Золотой век
Шрифт:
— Что ж ты один-то? Тащил бы с собой и других: народ мне нужен.
— И другие наши мужички, батюшка, придут, с радостью придут на службу к твоему царскому величеству. Вот я пообживусь маленько, пойду за другими мужиками в наше село и их приведу. А то будет лучше, если твоя царская милость сам на село-то к нам пожалует.
— Что ж, можно, побываю. Пойду в город Казань в гости, и к вам на село зайду.
— Зайди, царь-батюшка, зайди. Усадьба у нас богатая, княжая, добрища там много всякого, а в хоромах-то князя, слышь, батюшка, наш
— Какого такого человека? И за что он под замок-то угодил?
— Вот чего не знаю, царь батюшка, не знаю, и врать не хочу.
— А как ваше село прозывается?
— Егорьевское, батюшка-царь, егорьевское, большое село, богатое.
— Ладно: по дороге, мол, в Казань и к вам зайду в село, мужики-то там подготовлены, что ли?
— Подготовлены, царь-батюшка, подготовлены: отчет Пафнутий у нас на селе-то был, слышу в избе у старосты про твою царскую милость рассказывал. Уж больно он тебя хвалил, царь-батюшка.
— Странника Пафнутия знаю; я его архиереем сделаю за его послугу. Тебя как звать-то?
— Демьянкой, царь-батюшка, Демьянкой.
— Жалую тебя к своей руке, преклонись и целуй, — величественно до смешного проговорил Емелька Пугачев, протягивая свою загрубелую, красную ручищу мужику Демьяну.
LV
— Я решительно не понимаю, что у нас происходит? Беглого казака-раскольника принимают за императора Петра Федоровича… Этот самозванец угрожает спокойствию государства! — взволнованным голосом проговорил князь Платон Алексеевич Полянский, обращаясь к своей сестре, княжне Ирине Алексеевне и к дочери.
В этой главе мы застаем князя Полянского с его семьей опять в Москве.
Не долго прожил князь в Петербурге. Несмотря на милости, которые оказывала государыня императрица ему, а также и его дочери, князь Платон Алексеевич просил государыню дозволить ему жить в Москве.
Не мил ему был сырой, туманный Питер, в родную Москву тянуло его.
— Видно, князь, не по нраву пришлась вам наша столица, скучаете вы здесь? — с благосклонной улыбкой спросила у князя Полянского государыня.
— Не привык я к Питеру, ваше величество, или скорее, отвык от него. В Москву меня тянет, там есть у меня свой угол.
— Останавливать, князь, я вас не буду. Поезжайте, только жаль мне расстаться с вашей дочерью… Я к ней привыкла.
— Если прикажете, ваше величество, моя дочь здесь останется.
— Нет, зачем же… Я не хочу разлучать вас с вашей милой дочерью. Пусть она едет с вами. Но, я надеюсь, князь, вы будете временами отпускать дочь в Петербург.
— Когда прикажете, ваше величество. Я и моя дочь, мы всегда верные и преданные слуги вашему величеству, — с низким поклоном проговорил князь Полянский.
— Я это знаю, князь, спасибо! — государыня милостиво протянула князю Платону Алексеевичу свою руку, которую тот
С какою поспешностью собрался князь Полянский из Питера.
Хоть и не долго пробыл он в столице, но все же она, видно, успела ему насолить.
Частые приезды или визиты фаворита государыни Потемкина не нравились князю Платону Алексеевичу. От этих визитов князь старался отделаться.
От князя Платона Алексеевича не ускользнуло, что Потемкин ездит к нему неспроста.
«И зачем Потемкин ко мне повадился? Кажись, не больно ласково я встречаю и провожаю его… Как-то особенно посматривает он на Наташу… Тут что-нибудь да есть! Нет, надо ехать из Питера, и чем скорее, тем лучше», — и князь Полянский поторопился исполнить задуманное.
Он с семьей уехал в Москву, оставив свой роскошный дом под наблюдением крепостных.
Отъезд князя был большою неожиданностью для всех, а в особенности для Потемкина; он никак не ожидал, что князь Полянский уедет и увезет с собой Наташу. Для Потемкина видеть княжну, говорить с ней — стало насущной потребностью; красота княжны его пленила, очаровала.
Потемкин был просто вне себя, когда узнал, что Полянские покинули Петербург; он заперся в своем кабинете и никого не принимал; он в течение нескольких дней никуда не выходил и не выезжал, сказавшись больным.
Генерал Потемкин только тогда решился оставить «свой затвор», когда за ним прислала государыня.
От наблюдательности государыни не скрылось, что с ее фаворитом происходит что-то особенное; до нее доходили слухи об ухаживании Потемкина за княжной Полянской, но императрица не придавала особого значения этим слухам, принимая их за простую сплетню.
С неохотой княжна Наташа покинула Петербург, она привыкла к шумной столичной жизни; ей нравился блеск двора славной императрицы Екатерины II, и толпа блестящих поклонников, между которыми был и Потемкин, льстила ее девичьему самолюбию.
Княжне-красавице еще не хотелось ехать в Москву потому, что там находился ненавистный ей граф Баратынский, который все еще продолжал считаться ее женихом.
Князь Полянский строго держался своего княжеского слова. Щепетильный и отчасти своенравный, он не хотел разрыва с графом Баратынским и думал все-таки выдать за него свою дочь, несмотря на те упорные слухи, которые далеко были не в пользу графа Баратынского.
Мы уже знаем, что даже сама государыня была против этого брака, она не считала графа Баратынского достойным княжны Полянской и не советовала князю Платону Алексеевичу выдавать за него свою дочь.
Живя в Петербурге, князь Полянский как будто бы и готов был отказать Баратынскому, но в Москве он совершенно изменил свое решение и опять заговорил о возможности брака своей дочери с Баратынским.
Разумеется, старая княжна Ирина Алексеевна по-прежнему стала доказывать всю несообразность выдачи Наташи за старого развратного графа.