Золотой запас
Шрифт:
Но по обличью.
Состоянью
И положению
Вещей,
Тому
Нетрудно
Убедиться,
Что состояние умов
Не проще может измениться,
Чем очертания домов.
Про
За рожденье,
Измененье
И возрождение идей
Вещают древонасажденья
И внешний облик площадей.
Конечно,
Меру забывая,
Иные верят горячо,
Что изменен маршрут трамвая
И, значит, что-нибудь еще.
Весьма
Такая крайность,
И это только простаки
Возводят в принципы случайность
И всяческие пустяки.
Но
Все ж
Следите за бетоном.
Титаном, литием, стеклом:
Здесь, в этом мире обновленном,
Да будет всё
Не как
В былом!
* * *
Как разгадаешь — кто вокруг?
А если настоящий друг?
В ответ на крик: «Не подходи!» —
Подумал бы:
«Нет! Погоди!
Кого ты гонишь, как в бреду?
Я выясню! Я подойду!» —
А если это тайный враг?
Подумал бы совсем не так:
«И ладно! Гибни одинок!»
И побежал бы со всех ног,
Чтоб заказать тебе венок.
АРОМАТЫ ЭПОХИ
Есть
Свои ароматы
У каждой эпохи:
Всяк по-своему пахнут и женские
вздохи и мужские проклятья;
И по-своему пахнут ракеты,
могуче крылаты;
И по-своему пахнут мечи,
абордажные крючья, и шлемы, и латы;
И по-своему пахнут палаты, палатки, полати...
Чем я пахну? Ответь мне, о тонкий
знаток в аромате!
Пахну я, как живой, не желающий чахнуть
цветок на поляне
пыланья желаний,
А быть может, и пахну я дымной остывшею
баней,
То есть веником, шайкой и старой
угарною печью,
Но в которой могучие сучья, пылая,
рычали живой человеческой речью!
И, быть может, я пахну самой Запорожскою
Се чью.
1де совсем по-иному нечистые выглядят
духи и духи святые, а также
папахи и дохи,
И пляски, и плахи...
Есть у каждой эпохи
Свои сновиденья, виденья,
Свои привиденья и страхи!
АРХИВАРИУСЫ
Разговариваю сам
Я с собою, как в архиве
С архивариусом:
— Вот дела! Примите их,
Архивариус, в архив!
Но, оказывается, он
Лишь надменная девчонка.
Говорю я с ним, смущен,
Как будто извиняясь в чем-то.
Лишь девчонка, лишь мальчонка.
Возмущен, кричит он громко,
Будто гнев им овладел:
— Это все не в наш отдел!
Что такое принесли Вы?
Где доверенность на имя?
И бегу я из архива
С кипою МП длины\ дел,
Будто
Слишком мало порадел!
* * *
Как
Тихо, чинно, постепенно.
Медлительно и тяжело
Шипучая венчает пена
Волны могучее чело.
Так
До соанания, до слуха
Труднее, чем на небо, взлезть
Подобно колоколу, глухо
Глубинная доходит весть.
МЕЧТА
Спокойствие —
Неаемное,
С которым птица летит!..
А может быть, это давно ей
Наскучило и претит,
И лишь об одном и мечтает
Летать в самолете, как те,
Которые слепо витают
На сказочной высоте!
***
Я думаю.
Что на Земле,
В ее пыли, в ее золе,
Книг много больше, чем людей,
И это что-нибудь да значит...
Над безднами библиотек
Они как маяки маячат,
Стоят как стражи па часах.
Такой уж нынче, видно, век:
Книг больше, чем оаер и рек.
Книг больше, чем грибов в лесах,
И разве только в небесах,
Где^ солнце тусклое маячит,
Звезд все-таки не меньше книг
И в переплетах и без них —
И это что-нибудь да значит!
РЕЧИ ВЕТРА
Слышу
Снова в небе хмуром
Речи ветра. Столько раз
Спрашивает:
«Это Муром?»
Отвечаю:
«Арзамас!»
Что такое Арзамас?
Эрзя. Люди вроде нас.
То есть люди с чудесами,
С голубыми небесами вместо глаз.
А зимою мчатся сани
На Биармии, с Перми.
Сани не по расписанью, с золотыми туесами
За дремучими лесами.
А откуда же вы сами?
Отвечают:
— Сам пойми!
Вечные соприкасанья
между добрыми людьми.
Мчитесь к нам! Лениться бросьте!
Только щек не обморозьте!
ФЕОДОСИЯ
Очень славный город Феодосия!
За серебряным! цистернами,
Где звучит ветров многоголосие,
Море в сушу бьет волнами мерными.
Что-то молодежь расхулиганилась —
По колено стало это море ей!
Не занять ли молодежь историей?
Открываю на окошке занавес,
Извлекаю толстый том из шкафа я:
Феодосия именовалась Кафою,
И чтоб юношество в ней не чванилось
И, как нынче, силами не мерилось
Под брезентовыми тентами,—
Наводил порядок канитаниус.
Появлялся мощный кавалериус
Со своими сервиентами.
Вот они!
Воскресшие из тьмы ночной,
Площадью они нроходят рыночной:
С Митридатовской на Большевистскую