Золотые росы
Шрифт:
Бабка, повязанная платком, сидела на печке, старенькая-престаренькая. Мы ее даже сразу и не заметили. Жена ушла, а муж взялся хозяйничать. Тут-то все и началось! Он метался по сцене, не зная, за что взяться. "Первым делом печь затопи", - скрипела бабка. Но дрова, как назло, не разгорались. Пришлось полить их керосином. Деревянной качалкой он катал на столе белье и одновременно помешивал в печке. Потом вдруг замычал в сенях теленок, раскричался в люльке малыш. Хозяин сломя голову бегал между люлькой и сенями. "Тпрути, тпрути", - запутавшись окончательно, успокаивал
– Интересно, кто эту бабку играет?
– сказала я.
– Наверно, старушка какая-нибудь, - прошептала Зинка.
– Только я всех бабок в деревне знаю, а такой не видела...
Когда хозяйка вернулась из леса, дома был сплошной ералаш. Мычал теленок, надрывался ребенок. Щи в печке пахли керосином, а каша - дегтем. Свекла для коровы стояла нетронутая, зато в другом корыте было посечено намоченное в стирку белье. Усы у хозяина обвисли, и вид у него был далеко не геройский. Зато хозяйка пришла веселая и объявила, что выполнила за него полторы нормы...
Придя домой, я начала рассказывать спектакль бабушке. Я прыгала по кухне, изображая то хозяина, то хозяйку, то глухую бабку. Бабушка смеялась до слез.
– Ох ты, артистка моя, - сказала она ласково, - так все мне представила, будто я спектакль посмотрела...
На другой день пришла тетка Поля, и пришлось ей рассказывать все сначала. Потом однажды появился дед Сашка и, кашлянув в кулак, сказал:
– Говорят, тут у вас артистка появилась, представление дает, охота и мне посмотреть...
Я с удовольствием расставила в комнате стулья и сделала "сцену". Зрителей усадила на длинную лавку - и представление началось.
Я разрывалась, играя за троих, и, если публике было что-нибудь непонятно, то останавливалась и давала пояснения.
Пришла Зинка. Я обрадовалась.
– Давай вместе играть, - предложила я.
– Ты кого хочешь: хозяина или хозяйку?
– Хозяина, - помявшись, сказала Зинка.
Мы начали сначала. Но уже через несколько минут выяснилось, что Зинке со своей ролью не справиться. Она двигалась "по сцене" неуверенно, смущалась и забывала, что нужно делать и говорить. Пришлось остановить пьесу и поменяться ролями. Я заправила платьишко в шаровары и для большей убедительности напялила на голову Ленькину шапку. Не хватало только усов, но и без них дело пошло на лад. Публика была довольна и вслух высказывала свои замечания. Дед Сашка был явно на стороне незадачливого хозяина. При каждой новой его неудаче он огорченно восклицал:
– Ох ты, мой хлопчик бедненький, как тебе лихо привелось...
Я разошлась вовсю. Теперь мне уже казалось, что передо мной не картонная коробка из-под игрушек, а настоящее корыто и не бабушкин сундук, а печь... Мешало лишь то, что нужно было говорить еще слова и за бабку, сидящую на печи.
– Бабушка, - взмолилась я, - помоги. Говори вместо бабки, ладно?
– А что говорить-то?
–
– Ну, я же сколько раз тебе рассказывала, неужели не помнишь?
– Что-то не помню, - отмахнулась бабушка.
– Ну, говори что хочешь. Подсказывай в общем, что делать нужно...
– Ну ладно, - согласилась бабушка.
Я стала играть дальше. Бабушке трудно и за зрителя, и за актера. Она то совсем забудет про свою роль - сидит и хохочет, то вдруг спохватится и бухнет невпопад:
– За водой сходи, внученька...
– Бабушка, я же не внученька, а хозяин, и за водой мне не надо. Подсказывай, чтобы я теленка напоила, - расстроенная, говорю я.
Публика хохочет еще больше. И вдруг в самый разгар нашего спектакля я слышу скрипучий старческий голос:
– Ох ты господи, щи не забудь посолить...
Я даже не заметила, кто это начал мне помогать. Дело у меня снова пошло на лад, и я под бурные аплодисменты зрителей закончила свое выступление.
– Ну, молодец, - сказала мама, - здорово играла, и Зина тоже.
И тут я спохватилась.
– А кто же это так здорово за бабку говорил?
– спросила я.
Взглянув на мамино лукавое лицо, я все поняла:
– Ой, мамка, да ведь это же ты! И на спектакле ты играла, а мы с Зинкой весь вечер гадали...
– Не узнали?
– засмеялась мама.
– Ты как артистка настоящая!
– сказала я.
– Вы с Зиной получше меня артистки - целую пьесу разыграли, - сказала мама.
Я взглянула на покрасневшую от смущения Зинку и самодовольно подумала: "Разыграла бы она без меня! Это ей не на лошади ездить..."
НА ОЛИМПИАДУ
Почти каждый вечер играли мы с Зинкой свой спектакль, и всегда находились желающие его посмотреть. Однажды Вера Петровна сказала:
– Я думаю, девочки, надо вам подготовить что-нибудь и выступить в городе, на олимпиаде.
Я захлопала в ладоши, а Зинка вытаращила глаза и испуганно прошептала:
– В городе? Да я помру со страха...
– Не помрешь, - заверила я ее, - в городе знаешь как? Совсем не страшно. Вот увидишь...
Мама с Верой Петровной советовались, какой номер нам придумать.
– Может быть, танец?
– предложила Вера Петровна.
Мы попробовали, но сразу же выяснилось, что с танцем ничего не выйдет. Я не могла справиться со своими ногами, и они выделывали такое, что мне хотелось плакать. Тогда мама предложила песню.
– Красную Шапочку!
– обрадовалась я.
– И в самом деле, - сказала мама, - сделаем ее с костюмами. Ты будешь Красная Шапочка, а Зина - волк...
На том и порешили. До олимпиады оставалось не больше десяти дней, и мы срочно принялись за работу. Мама выкрасила в красный цвет старую простыню и теперь шила мне юбку с белым передником и маленькую шапочку. Вера Петровна делала для волка маску. Мы с Зинкой пели. У Зинки от волнения совсем пропал голос, и она хрипела так, как, наверно, не хрипел ни один настоящий волк, даже самый старый. Зато я чувствовала себя именинницей, и мой голос звенел по всему дому. Даже тетка Поля, глядя на меня, умильно улыбалась.