Золотые росы
Шрифт:
"Интересно, есть ли у Альки такие на ногах?" Я вспоминаю, как здорово отхлестала ее, и, к своему удивлению, почему-то не чувствую от этого никакой радости.
А облака все плывут и плывут, белые и пушистые. И нет у них ни горя, ни забот. Постепенно небо передо мной становится сиреневым - это позади меня, за сараем, заходит солнце. Извилистые края облаков - все в ярком золоте. Есть хочется нестерпимо. "Догадался бы Ленька хоть хлеба кусочек принести", - думаю я.
Белые облака куда-то уплыли, и вместо них стали появляться темные.
– О-о-ля!
– раздался тревожный голос бабушки.
Я замерла. Сердце мое отчаянно колотилось, и я едва сдержалась, чтобы не броситься к ней. Бабушка звала меня долго, но я не подавала голоса.
Когда она ушла, я представила себе, как Ленька сейчас уплетает молодую картошку, и проглотила слюну. Мне даже показалось, что я слышу запах укропа, которым посыпана картошка.
Сумерки сгущались, тучи становились фиолетовыми.
В сарае зашуршала солома, послышались грузные шаги - это Буренка пришла с поля. Потом я услышала, как, ударяясь, о подойник, тоненько зазвенело молоко. Бабушка почему-то все время вздыхала, и, поскрипывая, ей вторила маленькая скамеечка, на которой она сидела.
Когда бабушка ушла, тишина пробралась в сарай. Только мерно дышала Буренка, жуя свою вечную коровью жвачку.
Выглянув из-за сарая, я увидела, что в наших окнах горит свет. Горит как ни в чем не бывало, словно ничего не случилось и я сижу там вместе со всеми за столом. Вдруг в косом квадрате света, падавшего из окна, я увидела Леньку. Он стоял, вытянув вперед голову и напряженно всматриваясь в темноту.
– Ленька!
– позвала я громким шепотом.
Он прислушался и торопливо подошел ко мне.
– Ты чего здесь?
– Что на ужин было?
– не отвечая, спросила я.
– Картошка.
– А мне оставили?
– Оставили.
– Ну и напрасно. Я все равно не пойду домой... никогда...
– сказала я дрожащим от подступивших слез голосом.
Ленька придвинул свой нос к моему лицу и, вглядываясь, удивленно спросил:
– Ты чего?
– Пусть у вас Алька живет... вместо меня, - всхлипнула я.
– Вы что, опять поссорились?
– спросил Ленька.
– А... разве она не жаловалась?
– удивилась я.
– Нет. Меня мама послала искать тебя, говорит, что вы с Зинкой совсем от рук отбились, домой не являетесь до темна...
Я была озадачена. Оказывается, дома ничего не знают. Как же так? А растоптанная Алькина шляпа, а крапива?..
– А тетя Люся что?
– спросила я.
– Ничего. Книгу читает, - сказал Ленька.
– А Аля ее длинный халат надела и на бабушкином сундуке сидит...
– И что?
– Ничего. Молчит и в угол смотрит...
– сказал Ленька.
– Нет, не могу я идти домой, - подумав, сказала я.
– Не могу, пока она спать не ляжет...
– У-у, книжища знаешь какая толстая! Она ее не скоро дочитает.
– Я не про тетю Люсю, я про... Альку, - сказала я.
– Ты иди и лучше мне поесть принеси, чтобы только
– Ладно, - обрадованно согласился Ленька, который любил всякие секреты.
– Да смотри не говори никому, что видел меня, - крикнула я ему вслед.
Ленька умчался, и я снова осталась одна.
Там, куда ушло солнце, небо еще розовело, а у меня над головой оно было совсем темное, с чернильными тучами. Становилось неуютно и даже страшно, но идти домой я не могла. И вовсе я не тети Люси боялась, как подумал Ленька. Я знала, почему Алька сидит на сундуке, прикрывая ноги полами халата, и мне было тревожно и... стыдно. Вдруг острым зигзагом полыхнула молния. Послышался треск, как будто разлетелся вдребезги тот золотой ободок, который днем окаймлял белую тучку. Я прижалась к стенке сарая.
"Что-то Леньки долго нет. Еще, чего доброго, не выпустят его из дому в грозу", - невольно подумала я, но тут же услышала его таинственный шепот:
– Оля, где ты?
Я радостно бросилась к нему и при свете полыхнувшей молнии увидела, что он не один. Рядом с ним маячила еще какая-то закутанная фигура. "Это же Алька!" - догадалась я, заметив длинный, до самых пят, халат. Над головой у нас снова треснуло, и крупные капли дождя зашуршали о соломенную крышу. Я бросилась открывать задвижку сарая, Ленька дернул Альку за полу халата, и они юркнули в открытую дверь.
– Давайте сюда!
– командовала я, пробираясь в угол, откуда шел густой аромат свежего сена.
Сарай был большой и дырявый. Днем его вкривь и вкось полосовали солнечные лучи. Они были похожи на реки, в которых купались золотые пылинки. В одной половине был свален хлам, который неизвестно когда и кому принадлежал, а рядом был отгорожен закуток для Буренки. В другой половине лежало сено, и крыша здесь была поплотнее.
Буренка фыркнула, видимо, удивляясь таким поздним гостям, а мы наощупь пробрались к сену и закопошились в нем, устраиваясь поудобнее.
– Ой, осторожней, Леня. Чуть всю картошку не опрокинул, - сказала Алька.
– Мы тебе есть принесли, картошки. Попробуй, теплая еще...
– сказал Ленька.
– Мы ее утащили!
– восторженно прошептала Алька, протягивая мне в темноте маленькую мисочку.
– На, бери. Где твоя рука?
Я молчала.
– Меня одного не пускали, - сказал Ленька, - а Аля сказала, что мы на минутку выйдем...
Запах укропа перебивал даже запах свежего сена, и я, не выдержав, протянула руку за мисочкой.
Дождь разошелся вовсю. Мы сидели и молчали, как мыши, прислушиваясь к его озорной пляске.
– Шляпа моя бедная там, на огороде, мокнет, - сказала вдруг Алька.
Я поперхнулась картошкой.
– Что же ты ее там бросила?
– спросил Ленька.
– Так, - уклончиво сказала Алька.
Я догадалась: она оставила ее там нарочно, чтобы не увидела тетя Люся.
Снова сверкнула молния, и я на секунду увидела расширенные от страха Алькины глаза.
– Двигайся сюда, ко мне, - сказала я.