Золотые росы
Шрифт:
На середину комнаты вышла Зинкина мать, легко и плавно понеслась по кругу. Коля заиграл быстрее. И вдруг я увидела свою маму. Сделав шаг вперед, она на секунду замерла, потом вскинула голову и, взмахнув рукой, начала быстро выстукивать каблуками. Зинкина мать вихрем кружилась на одном месте, а моя мама в своем платье серыми "яблоками", которое она так и не перешила мне, кружилась вокруг нее, похожая на тонкую молодую березку. По комнате пронесся гул одобрения:
– Ай да председательша у нас!
– Молодец - что работать, что плясать...
"Вот, оказывается,
На смену им вышла Феня. Гордо подняв голову и не глядя на Колю, она плыла, помахивая платком и притопывая каблуками. В эту минуту я никак не могла решить, кто из них красивее: Феня или Устенька.
– Эх, соседка, дай-ка подмогу!
– вышел на середину дед Сашка. Топал он тяжело и неуклюже, но по всей его повадке чувствовалось, что когда-то, в пору молодости, он был лихим плясуном.
– Утер вам дед Сашка-то носы, - со смехом говорили женщины засевшим за столами мужчинам, которые никак не могли наговориться.
– Ну, люди добрые, отжались! Теперь с хлебом будем, - разводя руками, восклицала немногословная обычно тетка Поля.
– Первыми в районе закончили!
– гремел раскатистый бас Фединого отца.
– Я вам это еще в прошлом году предсказывал, - говорил Сивцов, который тоже сидел за столом.
– Ой, девочки, - наклонясь к нам с Алей, прошептала Зинка, - мальчишек в сад за яблоками послали! Пойдем и мы...
Протискавшись сквозь толпу, мы вышли на улицу. Полная луна висела над деревней, и в нее, как в зеркало, смотрелись блестящими окнами избы.
– Давайте в обход, возле оврага. Подкараулим их там и напугаем... предложила я.
Не успели мы дойти до нашего сарая, как мне послышались какие-то странные звуки.
– Тише, девочки, - прошептала я, - слышите?
Мы замерли и вдруг где-то почти рядом отчетливо услышали всхлипывания.
– Пойдем посмотрим, - предложила Зинка.
– Надо кого-нибудь позвать, - боязливо сказала Аля.
Всхлипывания раздавались все громче и громче, и было как-то странно, что в такую ночь, когда все кругом веселятся, кто-то может так горько и безутешно плакать. Даже бесстрашной Зинке стало не по себе.
– Беги позови кого-нибудь, - сказала она мне, - а мы с Алей здесь постоим...
Я бросилась к яслям, откуда доносились смех и музыка, но через несколько шагов вдруг наткнулась на деда Савельича и бабку Марту, которые шли домой.
– Там... плачет кто-то...
– испуганно прошептала я.
Когда мы все вместе подошли к оврагу, то увидели чью-то темную фигуру, прижавшуюся к земле.
– Это же Петька!
– всмотревшись, удивленно воскликнула Зинка.
Петька испуганно вскочил, прижимая к груди что-то завернутое в белую тряпицу, и, весь дрожа, уставился на нас стеклянными от слез глазами.
– Ну, чего дрожишь, как преступник?
– строго спросил Савельич.
– Я не преступник... Я не хочу... Это она, бабка, велела...
– не переставая дрожать всем телом, забормотал Петька.
– Что велела?
– насторожился дед.
Петька молчал. Савельич взял у него из рук узелок,
– Отрава в хлебе, - понюхав, сказала бабка Марта.
– Так это ты! Ты нашу Буренку...
– задыхаясь от гнева, подскочила я к Петьке.
Он испуганно шарахнулся от меня.
– Нет, это не я. Я ничего... Бабка послала... а я... не хотел... бормотал он.
– Я только посуду вашу побил, больше ничего не сделал...
– Эх ты! Пропадешь ни за что, хлопец!
– сокрушенно сказал Савельич.
– Я... я... к мамке хочу, - как маленький, пролепетал Петька, задыхаясь от слез.
– Отведи его, Марта. А я пойду - разобраться надо, - взял у жены из рук узелок Савельич.
– А вы - пока никому ни слова!
– сказал он нам.
Притихшие и озадаченные брели мы по деревне.
– Что-то теперь будет?
– не смолчала я.
– Судить будут!
– сказала Зинка.
– Его... Петьку?
– испуганно спросила Аля.
– Не его, а Лещиху. Он, может, и не виноват...
– задумчиво проговорила Зинка.
– А плакал как...
– сказала Аля.
– Ой, девочки!
– прошептала я испуганно.
К нам приближалась высокая темная фигура. Мы сразу узнали Лещиху. Миновав нас, она обернулась и погрозила кулаком:
– У-у, семя проклятое, грачи колхозные! Шляются по ночам...
Мы молча, как заколдованные, смотрели ей вслед.
– Видно, Петьку искать пошла, - прошептала я наконец.
– Пусть ищет!
– тряхнув головой, сказала Зинка.
Без оглядки мы пустились к яслям, откуда доносился радостный гул.
ВОТ ТАК "ГРАЧИ"!
Жаркое солнце докрасна накалило рябину на пригорке за школой. При виде ее мы сразу вспоминали, что скоро осень и в школе начнутся занятия.
Было и радостно и почему-то грустно. Жаль было расставаться с речкой, с золотистыми полями, с привольным летним житьем.
И еще мне было жаль расставаться с Алей, которая начала собираться домой. Накануне отъезда отец с тетей Люсей допоздна сидели на лавочке и о чем-то беседовали. Мы с Алей, закутавшись в бабушкин платок, сидели на крыльце, и до нас долетал сердитый голос отца и неуверенный, как бы оправдывающийся - тети Люси. Позже, когда все сели ужинать, я увидела, что глаза у тети Люси заплаканы. И мне почему-то вдруг показалось, что все у них теперь будет по-новому и Алина жизнь совсем изменится. У нее будут не только нарядные платья, но и друзья. Тетя Люся будет читать им интересные книжки, и даже кот Матрос, может быть, оставит свою скверную привычку есть одно только легкое. Поезд на Витебск отправлялся рано утром, поэтому ехать в город решили с вечера. Провожать Алю пришли все ребята. Мы с Зинкой торжественно вручили ей вазу из глины, которую потихоньку лепили целых три дня. Я не пожалела на нее моточек красных бисерных бус, которые мне когда-то сделала бабушка из старого своего кошелька, и ваза так и сияла тонким ободком и яркой звездочкой посредине. Взглянув на нее, Аля ахнула от восторга. Федя, помявшись немного, достал из кармана букетик кошачьих лапок.