Золотые врата. Трилогия
Шрифт:
– Может, полстаканчика примешь, а? – участливо спросил Трофимыч, – тебе бы поспать, отлежаться.
– Полстаканчика? – с сомнением переспросил Игорь, проверяя свои ощущения. Похмелье, вроде бы прошло, но заглушить боль не мешало бы. Суки, неужели ребра сломали? – Если угостишь – за мной не пропадет, сам знаешь, – решился он.
Трофимыч метнулся в дверь, затопал по лестнице. Через пять минут он принес почти полную майонезную банку, в которой плескалась прозрачная жидкость, бутерброд с засохшим сыром и рваную газету.
– Вот, спиртяшкой разжились, –
– Сам знаю.
Игорь выпил полстакана, откусил кусок бутерброда. Спирт ожег разбитые губы, но боль в ребрах понемногу отпустила.
– Уф, – с облегчением выдохнул он, – ты иди, Трофимыч. Мне действительно отлежаться надо. Спасибо.
– Не на чем, – Трофимыч пошарил по карманам, вытащил полпачки «Примы» и положил Игорю под руку, – вот еще тебе. Ну, давай, лечись.
Ночь прошла в полубреду: Игорь то забывался кошмарными снами, которых не мог вспомнить, то просыпался от боли в ребрах, снова пил спирт и проваливался в очередной кошмар. Утром он решительно отставил недопитый спирт, дотащился до ванной, кое-как разделся и, включив воду, уселся прямо на пол под струю воды. Воды была ледяная и его колотило так, что стучали зубы, зато в голове прояснилось. Ребра еще давали о себе знать, но боль отступила, будто спряталась вглубь тела.
Растеревшись тряпкой в разводах краски, Корсаков кое-как прибрался в комнате, даже пристроил на окна выбитую фанеру. Под сброшенными на пол холстами он обнаружил кошелек Анюты с двумя сотнями долларов. Видимо она сунула его под картины, пока папа и его охранники были заняты Игорем. Найдя маленькое зеркало, Корсаков полюбовался своим лицом. Нос на месте, зубы целы. Когда-то был симпатичным, как девчонка – приятели подначивали, попрекая аристократическим профилем и голубыми глазами. На девчонок глаза действовали, как половой аттрактант. Игорь повернулся к свету. Опухоли не было, но фонарь под глазом был на загляденье. Это ничего, решил он, бывало и хуже. Вот только глаза потускнели и выцвели, как у старика…
Переулками он вышел к метро «Арбатская», обменял сто долларов и купил ящик пива – надо было отблагодарить Трофимыча за заботу. Взвалив ящик на плечо, стискивая зубы от проснувшейся в ребрах боли, добрался до дома. Бомжей не было – ушли на промысел. Игорь отнес им пиво, взял себе три бутылки и уселся на пустой ящик во дворе.
Солнце, пробиваясь сквозь бегущие облака, заглядывало во двор. Корсаков грелся на солнце и пил пиво. Правда, пил он без особой охоты и удовольствия, исключительно в лечебных целях – после двухдневной пьянки так просто не оклемаешься. Возраст не тот, здоровье не то. Это в двадцать лет неделю пьешь – день пластом лежишь, а теперь наоборот: день пьешь – три валяешься.
По переулку мимо двора прошла веселая
Он откупорил новую бутылку, отхлебнул пива и закрыл глаза. Сдохнуть, что ли? Четвертый десяток идет, а ни кола, ни двора не нажил. Алименты и то платить нечем. Жизнь, конечно, одна, но это не жизнь. От клиента до клиента, от пьянки до пьянки. Вот узнаю, что с Владиком, а там может…
– Привет живописцам!
Корсаков заморгал, прищурился, разглядывая вошедшего во двор мужчину.
– А-а. Здравия желаю, товарищ старший лейтенант.
Сергей Семенович Федоров – местный участковый, чуть косолапя подошел к Игорю, пожал руку и устроился рядом на ящиках. Сняв фуражку он вытер платком вспотевший лоб с залысинами, снял галстук-самовяз и расстегнул пару пуговиц на форменной рубашке.
– Уф, упарился. Пока весь район обойдешь – ног не будет.
– Пива не хотите? – предложил Корсаков.
– Почему же не хочу? Очень даже хочу, – Федоров достал компактную открывалку, ловко сковырнул пробку и, присосавшись к горлышку, долго и с наслаждением глотал пиво. – Ох, хорошо, – сказал он, наконец оторвавшись от бутылки. – Ну-ка, покажи, как тебя разукрасили.
Игорь нехотя повернул к нему голову. Федоров со знанием дела осмотрел синяк.
– Тоже в своем роде художественное творчество. В глаз тебе неплохо дали. Похоже ногой.
– Похоже, – согласился Корсаков.
– Сосудики в глазу полопались – вампир, а не художник. Зубы целы?
– Целы. Ребро, кажется, сломали. А может и два.
– Печень не отбили?
– Вот, – Игорь приподнял бутылку с пивом, – проверяю.
– Что ж ты один на этих бугаев полез, а, Игорек?
– Вы, похоже, все знаете.
– Работа такая, – усмехнулся участковый, – этот крутой мужик сразу от вас в отделение приперся. И Владика приволок.
– Шумно было?
– Не то слово. Я, кричит, помощник депутата! Всех уволю к ядреной матери, а начальник отделения под суд пойдет! Гадюшник развели в культурном центре столицы. Выселить, кричит, ублюдков в двадцать четыре часа!
– Выселят? – спросил Игорь. С обжитого места уходить не хотелось, опять таки Арбат под боком – верный заработок.
– Кому вы сдались… – участковый махнул рукой. – Вот если дом купят, тогда выгоним – деваться некуда.
– Это нам деваться некуда. Последний приют.
– Новую дыру найдете, – старший лейтенант допил пиво, негромко отрыгнул в ладонь, вытер губы. – Этот хмырь, похоже, здорово крут – Лосева нам сдал и сказал, что тот на него напал. У меня, говорит, свидетелями вся охрана будет. Владика мы отпустили, как только папаша укатил, но посоветовали свалить из города. На время, конечно. Во, чуть не забыл: что это ты в десятом отделении делал? Немчинов меня вызывал: спроси, говорит, Игоря, какого черта ему в «десятке» понадобилось?