Золотые яблоки
Шрифт:
…Примерно через неделю, когда я был на работе, ко мне подошла Зина.
— Анна вернулась, — сообщила она, впиваясь глазами-буравчиками. — Одна… Похоже, что не будут жить со Степаном. Добился своего?
— Ты, случаем, не спятила?
— Нет, я в полной памяти. Помню, как ты о подарке и телеграмме говорил. Посылал телеграмму?
— Ну, посылал. Письмо посылал. Но какое это имеет отношение к тому, что она вернулась?
— Прямое, Гришенька. Я спрашивала у Анны. Степан очень злился. С того и пошло у них наперекосяк.
— Глупости!
— Вся
Поезд пришел под утро. Тусклый фонарь освещал одноэтажное деревянное здание станции, выкрашенное в желтый цвет. Немногие пассажиры разошлись, встречающих не было. Заметив, что Степан тоже оглядывается, Анна спросила:
— Может, не получили нашу телеграмму?
— Может.
И его удивило, что никто не пришел встретить. В поселке, кроме матери, жили еще два брата, оба женатые. Степан поднял чемодан и направился к площади.
— Далековато, — пояснил он Анне, — ну да дойдем, скоро рассвет.
Шли сначала мимо двухэтажных зданий, окружавших площадь, потом выбрались на насыпную дорогу; справа и слева в предрассветных сумерках виднелись белые домики с террасами. Ночь была теплая, даже душная, только набегавший временами ветерок приносил прохладу. Дорога свернула влево, и Степан остановился, что-то его смущало.
— Все изменилось, — пробормотал он, оглядываясь. — Ты подожди, я сейчас.
Он поставил чемодан и пошел к одному из домиков. Очевидно, хозяева спали на открытой веранде. Анна слышала, как они объясняли Степану, где пройти.
— Сколько же ты здесь не был? — спросила она, когда свернули в переулок.
— Как уехал, с тех пор. Лет пять, что ли, может, больше.
— И ни разу, ни разочка не приезжал? — в крайнем удивлении спросила Анна, думая о том, что если бы у нее были родители, была бы у них каждый отпуск.
— А что тут такого, — усмехнулся Степан, — было бы близко, тогда… Много не наездишься, в трубу вылетишь.
— А, наверно, скучал? — допытывалась Анна, будто пыталась уяснить для себя что-то очень важное.
— Вспоминал, — неохотно отозвался он.
Небо все больше бледнело, отчетливей стали видны белые домики с садами на задворках, шуршала под ногами пыльная, сгоревшая на солнце трава. Шаги их гулко раздавались в тишине.
— Вот, кажется, и пришли, — приглушенным голосом сказал Степан.
Они остановились возле потрепанного завалившегося плетня, за которым стоял старенький дом, обмазанный глиной и побеленный, за ним виднелись деревья. В это время выкатилось солнце, и Анна тихо ахнула: лучи высветили край крыши, верхушки яблонь. Словно радуясь новому дню, затрепетали в их свете листья, зарумянились плоды. Анна взволнованно провела рукой по глазам. Нет, это не наважденье: яблоки горели ярким пламенем. Как в том подземном сказочном саду, куда попал Иванушка в поисках царевны, — она видела золотые яблоки. «Как это красиво, золотые яблоки, — с волнением подумала она, — не ожидала, что
— Да иди же сюда, Аня! — услышала она громкий, смеющийся голос Степана.
Она встрепенулась, увидела рядом со Степаном полную, еще крепкую старуху с гладко причесанными седыми волосами и крупным лицом. Старуха пристально рассматривала ее, и не было в этом взгляде ни доброты, ни злости, просто внимательный, изучающий взгляд; так можно рассматривать любой предмет, вызывающий любопытство.
Анна шагнула в раскрытую калитку и остановилась возле крыльца, не зная, что дальше делать. Обнять старуху она не решилась, потому что не увидела ласковости в ее глазах.
— Здравствуйте, мама! — стараясь найти в себе смелость, пролепетала она.
Старуха все так же спокойно и без видимых чувств оглядывала ее. Анна чувствовала, как легкий озноб пробегает по телу, сейчас ей почему-то было стыдно себя и хотелось плакать.
— Приглашай, мать, в дом, что на крыльце держишь? — сказал Степан, нарушая затянувшееся молчание.
— Да, да, — заторопилась хозяйка, — проходите. Растерялась я сразу-то… Так вот… неожиданно. Проходи, Анютка. Не хоромы, да в своем живем. Поди, устали с дороги, отдохнуть хотите. Сейчас самовар поставлю. Проходите…
— Нам, мама, умыться, вагонную пыль с себя снять, — попросил Степан.
Анне показалось, что он тоже робеет перед матерью, чувствует себя неловко.
Они прошли в тесную прихожую со столом и широкой лавкой у стены, одна дверь из прихожей вела в переднюю комнату, сбоку, в дощатой перегородке, был проем, затянутый занавеской, там была кухня.
— Ведра в сенцах, колодец знаешь где, — сказала хозяйка. — Идите, умывайтесь.
Анна выскользнула вслед за Степаном, она боялась остаться наедине со свекровью. Вместе с ним ходила к колодцу, вместе прошла в сад, где Степан поставил ведра.
— Жмешься, как кутенок, — с улыбкой заметил Степан. — Ты не гляди, что она с виду суровая, все мы такие с виду-то. А она добрая, и ты ей понравилась. Точно говорю…
— Едва ли, — с сомнением сказала Анна. А когда Степан попросил принести полотенце и мыло, испугалась, замахала руками. — Нет, нет, я привыкну… потом…
Степан насмешливо оглядел ее, и сам пошел в дом.
Вернулись после умывания освеженные, разрумянившиеся. На столе уже стоял самовар, дымился вынутый из печки пирог.
— Ай да матушка, ай да Анастасия Акимовна! — с восторгом закричал Степан, блаженно раздувая ноздри и принюхиваясь. — Ждала все-таки!
Хозяйка ничего не сказала, она была на кухне.
— Мам, с яблоками? — спросил он. И тут же горделиво повернулся к жене. — Она у меня умеет делать с яблоками, пальчики оближешь.
— Не хвали, не отпробовав, — заметила довольная Анастасия Акимовна, появляясь со сковородкой, на которой пузырилась яичница. Похвала сына сняла суровость с ее лица, и Анна, украдкой приглядываясь к ней, подумала, что она и в самом деле добрая, как уверяет Степан.