Золушки из трактира на площади
Шрифт:
Редьярд остановился и, повернувшись к сыну, спросил:
– Готов?
Кай кивнул. На мгновение обнял Бруни, поцеловал в макушку и шагнул на балкон, оказавшись там в одиночестве.
Гвардейские полки образовали заслон, не подпуская толпу близко к дворцовой стене, поэтому со своего места Матушка могла видеть тех, кто стоял в первых рядах. На ее глазах закипели слезы благодарности, когда она разглядела Пипа и сестер Гретель, Ванильку и Марха с Персианой,
Рокот возмущенных голосов, требовавших у короля ответа, стих. Кай оперся на мраморный парапет ограды балкона и обвел толпу взглядом. Легко вздохнул и выкрикнул с силой, раскатывая «р» на языке, как карамельку:
– Нар-р-род мой! Мне нужен твой совет! Готов ли ты дать мне его?
Бруни поймала себя на том, что откровенно любуется им. Она знала Кая счастливого и несчастного, высокомерного и по-простецки моющего посуду, но такого видела впервые и поняла, каким королем он станет, когда придет срок!
– Говори… – неуверенно раздалось из толпы.
– Да!
– Пусть скажет!
– Верните нашу Матушку!
Принц широко улыбнулся, становясь невыразимо привлекательным.
– Вот о Брунгильде Рафарин, ради которой вы собрались здесь, я и хочу поговорить! – пояснил он. – Отдадите ли вы мне в жены девушку из квартала Мастеровых?
Он наклонился, разыскал глазами Пипа и спросил, обращаясь прямо к нему:
– Что скажете, мастер Селескин? Мы с Бруни любим друг друга, но без вашего благословения наше счастье не будет полным!
Матушка давно уже приметила обалделое выражение лица повара, узнавшего в принце Аркее того самого «доброго господина», которому он угрожал скалкой.
– А где она? – крикнул чей-то голос.
Кай повернулся и протянул руку. Бруни вновь охватило тепло его глаз, укутало уютным ощущением счастья, тихого, как волны под килем яхты в штиль.
– Иди сюда, любимая! – негромко позвал он.
Спустя мгновение Матушка встала рядом с ним и окинула взглядом толпу, представив, что это море, замершее перед штормом.
– Бруни! – воскликнул Пиппо и полез в карман, чтобы достать носовой платок. – Бруни, дочка, с тобой все в порядке?
Она вцепилась в руку принца, как утопающая, и, осторожно наклонившись над парапетом, улыбнулась:
– Да,
Прозвучавшие раскаты грома заставили всех посмотреть на небо, чистое зимнее небо без единого облачка. Раскаты повторились: припав к груди мастера Висту, мужественно выносящего и тяжесть, и осадки, рыдала матрона Мипидо, приговаривая: «Как… Как это прекрасно! Истинное… чуйство, которое… разрушает… все… преграды!»
На людских лицах весенними первоцветами расцветали улыбки.
– Мне спуститься и встать перед вами на колени, мастер Селескин? – серьезно спросил Кай. – Ради нее я готов на все!
– Что вы, что вы, ваше высочество! – испуганно замахал на него носовым платком повар. – Благословляю! Пресвятые тапочки, вот ведь опара так опара!
В глазах стоящего рядом с ним Веся плескались восхищение, радость, и… страх – мальчишка боялся потерять недавно обретенный дом. Поймав его взгляд, Бруни улыбнулась и едва заметно кивнула, надеясь, что он поймет: где бы ни довелось ей отныне жить, она его не бросит! И оборотень понял. Подпрыгнул над головами толпы, завопив ликующе и звонко:
– Слава молодым!
– Слава! – взревела Туча Клози, а голоса сопровождающих ее прачек в белых передничках и крылатых чепчиках добавили птичьего гомона.
– Ур-ря принцу Аркею! – закричал кто-то.
Толпа подхватила:
– Да здравствует король!
– Слава молодым!
– Принц, поцелуй ее наконец!
– А это отличная мысль! – Кай повернулся к Бруни. – Но прежде ответь мне: ты выйдешь за меня замуж, Бруни? Станешь моей – в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, и пока смерть не разлучит нас?
Взглянув на него сияющими глазами, Матушка ответила, убирая в дальний уголок памяти всю прошлую жизнь. Всю жизнь до него…
– Я давно твоя!
Кай обхватил ладонями ее затылок, как когда-то на борту яхты, наклонился и коснулся губами губ. Их лихорадочный жар и нежность сказали за него остальное…
Под чистым зимним небом, на котором не было видно ни облачка, ликовала площадь, и гвардейцы брали на караул, и верещали прачки, и ржали запряженные в телеги кони, а бык-осеменитель из дворцового хлева отвечал им басовитым ревом.
– Смотри! – король не без гордости толкнул шута локтем в бок. – А они любят своего будущего короля!
– И это тоже, сир, – светло улыбнулся Дрюня. Сунув пальцы в рот, украсил общую какофонию залихватским свистом, отдышался и добавил: – Но больше всего на свете они любят любовь!