Золушки из трактира на площади
Шрифт:
– Я – хозяйка трактира, – спрятав руки под стол и сцепив пальцы, чтобы не дрожали, негромко заговорила Бруни. – Это семейное дело, начатое еще моей бабкой, почтенной Савиной Селескин, и продолженное ее дочерью Хлоей, моей матерью. И я никогда не ощущала в себе тяги к ведовству… господин.
Она намеренно не назвала его «ваше величество». Король пришел инкогнито – громких слов произносить рядом с ним не следовало.
Редьярд сделал глоток, поморщился, подумал и допил морс до конца. Наклонился к Матушке так близко, что она разглядела каждую
– Ты околдовала моего старшего сына, трактирщица, – из глаз цвета осколков озерного льда струился холод. – Из-за тебя Арк отказывается, когда придет время, взойти на трон! Что прикажешь сделать с тобой после такого, Матушка Бруни?
Едва услышав эти слова, Бруни поняла, что они правдивы. И что король – в бешенстве.
Кай, ее Кай смог поставить любовь выше долга! Она понятия не имела, как он собирался жить дальше… Не становиться же ему, в самом деле, помощником трактирщицы! Наверное, об этом он и хотел поговорить по возвращении из инспекции.
– Как еще я могу объяснить его желание променять трон на женщину? – прорычал Редьярд. – Кто ты? Что ты? Не знатна, не богата. Хороша собой, однако это проходит. Ты – пустое место, трактирщица, единственное твое достоинство – печь вкусные булочки и варить неплохой морс.
Матушка пожалела, что сидит под картиной и не видит ее. Струящийся с полотна ласковый свет, лукавая улыбка Феи, яркие листья и ягоды могли бы отвлечь внимание от этого ужаса, защитить от отчаяния и… дикой, какой-то болезненной радости оттого, что Кай не отвернулся от нее и любит до сих пор!
Король откинулся на спинку стула, наблюдая за сменой эмоций на лице собеседницы. Он казался спокойным и даже повеселевшим, словно был уверен, что того всплеска гнева, который себе позволил, будет достаточно для решения проблемы.
Телохранители застыли, как каменные исполины, угрожающе попирая землю и закрывая широченными спинами его величество от любопытных взглядов Пипа, сестер и Веся, то и дело выглядывающих из кухни. Бруни отчетливо понимала: шевельни Редьярд хоть пальцем – и охранники набросятся на нее, словно гончие на дичь.
– Значит так, – он поднялся и навис над ней, огромный, как гора. – Даю тебе время до рассвета. Исчезни из Вишенрога, скройся с людских глаз! Лучше всего, если ты покинешь страну навсегда. Иначе завтра утром тебя арестуют за колдовство против короны, будут судить и казнят! Ты меня услышала?
– За что? – беззвучно спросила Матушка, ибо голос совсем пропал.
Голубые королевские очи изничтожили ее и развеяли прах по ветру. Не ответив, гость скрыл лицо капюшоном и шагнул к сопровождающим. Те расступились, пропуская его. Спустя мгновение зал совсем опустел, а из кухни торопливо вышли испуганные странными посетителями сестры с метлами в руках.
– Бруни, кто это был? – крикнул Пип.
Матушка тяжело поднялась из-за стола. Оглянулась на Фею, ободряющую ее улыбкой, и вернулась в кухню. Повар
Слава Богине, нашлась, что ответить!
– Это по поводу нового трактира…
Дождавшись, когда Пиппо и сестры уйдут, а Весь уляжется спать, она вернулась за столик Кая, облокотилась на стену и закрыла глаза. В темноте слезы полились легко, будто она не запирала их изо всех сил усилием воли, не желая показать его величеству и близким слабость и страх. Завтра… завтра ее может не стать! Бежать! Но куда ей податься, чтобы остаться в живых? Лишь бы остаться…
Память услужливо возродила строки письма Ральфа. И хотя само письмо было утеряно, адрес запомнился. Судьба лишала выбора. Возможно, в этом была доля истины, ведь в Храм Брунгильда входила вместе с Ральфом, а значит, должна была вернуться в лоно семьи.
Животный страх перед смертью блеснул в темноте лезвием палаческого топора и заставил Бруни вскочить и броситься в свою комнату. Она заметалась, пытаясь понять, что взять с собой: деньги, добротную сумку, пару целительных свитков, припасы и воду. Если трактир осиротеет, Пип не бросит Веся, да и полковник Торхаш приглядит за ним… и, может быть, Кай! Любимый… родной… не предавший!..
Уронив собранные вещи на пол, Матушка тихо опустилась рядом. Красноволосый морок, вошедший в ее жизнь, сказал однажды: «Не бросай его! Что бы ни случилось…» Так что же она делает? От чего бежит? Кай ради нее отказался от того, от чего не отказываются, а Бруни страшится потерять такую малость, как собственная жизнь?! И чего она будет стоить, эта жизнь, без него, без любимого?
Существование бок о бок с Ральфом и его женой представилось до тошноты ярко…
Она поднялась, подобрала вещи, аккуратно разложила по местам и умылась холодной водой. Его величество обещал прислать за ней на рассвете? Как будет угодно его величеству!
Бруни распустила волосы и села у окна, сложив руки на коленях. Глядя на снег, кружащийся в свете фонарей, она шептала молитвы Пресветлой, прося о близких, родных, любимых…
В предрассветном зимнем тумане появилось темное пятно, неумолимо приближающееся к трактиру. Раздался стук копыт. Бруни, давно одетая, умытая и причесанная, спустилась вниз и вошла в зал, когда первый удар кулака потряс дверную створку.
– Именем короля, откройте! – прозвучал хорошо поставленный голос.
За спиной послышался топот – Весь, соскочив с лестницы, встал рядом, щурясь одновременно сонно и недобро.
– Это приехали за мной, – Матушка развернулась к нему, – ты не вмешивайся! Дождись Пипа.
– Что значит – за тобой? – с недоумением спросил мальчишка. Радужки его глаз, как когда-то давно, залились чернилами страха.
– Так надо, – тихо сказала Бруни и, шагнув к двери, отодвинула щеколды.
В зал вошли четверо гвардейцев в красных мундирах – из личного полка Редьярда Третьего.