Зона Комфорта
Шрифт:
– За мной!
Пригнувшись, он перехватил винтовку наперевес и сорвался с места гигантскими кенгуриными прыжками. Испугавшись, что и сейчас отстану, позорно окажусь последним, я ринулся за ним.
Из клокочущей груди моей вывалился сиплый рык:
– Р-ра-а-а!
Впереди мелькали чёрная гимнастерка взводного, перекрещенная боевыми ремнями, хлопающий клапан кобуры на его боку. Инстинкт самосохранения – глубинный, первобытный – заставлял повторять зигзаги незаурядных прыжков штабс-капитана.
Внезапно и непонятно Белов
Один из них – в белесой свиной щетине, курносый, оказавшийся точно напротив меня, проворно вскинул приклад к плечу. В прыгнувшем кверху чёрном стволе короткой винтовки мелькнуло моё ближайшее будущее.
Полупарализованный ужасом, я нажал на спусковой крючок, жахнув от бедра, как Рэмбо или Арнольд. Трехлинейка строптиво дернулась. У целившегося белая острая щепа вылетела из приклада, мгновенно, впрочем, сделавшаяся неправдоподобно красной. Из крутой скулы страшно брызнули кости. Он ещё запрокидывался на спину, изумленный, а я уже наскочил вплотную и, чтобы освободить дорогу, резко вынеся из-под локтя приклад, саданул его в грудь, точняком в маленькую медную пуговку.
Периферическим зрением я видел, как Белов ножницами сиганул через плетень и там ударил штыком в бок молодого мужика в суконной куртке с геометрическим знаком на рукаве, при бинокле и сабле.
Двое или трое других, бросив оружие, задрали руки в гору. Я разглядел, что руки – рабоче-крестьянские, в мозолях.
Вокруг них началась кутерьма. Прапорщик Риммер, полыхавший пятнами румянца, весь на шарнирах, подскочив, замахнулся штыком.
– С-суки! В-выбл*дки! – не решаясь ударить, накручивал себя бранью.
Цыганский цапнул Риммера за приклад:
– Это пленные, Андрей! Не имеешь права! Пленные!
– А-атпусти винтовку, – зло произнес прапорщик, в развороте увлекая за собой прицепившегося Цыганского.
– Ну хватит, господа! – Через плетень лез штабс-капитан Белов.
На руке его висела полевая сумка, бинокль в чехле и ремень с кобурой.
– Капитан Маштаков, – оказывается, он направлялся ко мне, – получите гостинец!
И широким жестом протянул портупею. Не замечая протянутой руки взводного, я тупо уставился на качнувшийся над его левым погоном штык, от кончика до шейки измаранный густо-бордовой сопливой жижей.
– Очнитесь! – штабс-капитан повысил голос.
Я вздрогнул, закивал головой и принял из твёрдой руки командира тяжёлую сбрую, попав пальцами в липкое. Мгновенно подкатило к горлу. Отвернуться было не суждено. Непереварившаяся перловка, зернистая и едкая, выплеснулась мне под ноги, на сапоги.
Наклонившись, я натужно перхал, развесив длинные, вязкие слюни. Уверенный в том, что все смотрят только на меня. Презрительно сощурившись, кривясь с издевкой. Чистоплюй. Ба-ба!
Пять минут назад я убил человека. Белобрысого незнакомого мне русского парня, крутостью
Который чудом не успел мне в лобешник пулю всадить!
Я разогнулся, заставляя себя не прятать глаза и сказать развязно, цыкая дырявым зубом:
– Рвотный рефлекс в норме!
Как оказалось, остальным никакого дела до меня не было. Белов пересчитывал личный состав, тыкая в каждого указательным пальцем.
– Шестна-адцать! Меньше половины взвода! Стадо, стадо!
Он перемещался боком, приставными шагами. Словно баскетболист под корзиной.
– Климов! Прапорщик Климов, ко мне! Пулемёт в порядке?
Сильно прыщеватый, с лицом разноцветным (преимущественно фиолетовым), прапорщик ответил басом:
– Так точно.
И подкинул повыше пристроенную на плече похожую на самоварную трубу «льюиса» – скорострельного ручного пулемета, британца. Из такого товарищ Сухов поливал по басмачам в «Белом солнце».
– Никого не ждём. Двинули, господа! Курок! Предохранитель! – нападающий Белов, на голову выше остальных, снова технично обошел всех.
Я успел поверх своего опоясаться дареным ремнем и застегнуться. Оказалось туго, больно, но пересупониваться времени не было.
Мы шли к центру села, к церкви. Там шибко воевали. Вывалившись на улицу, развернулись в короткую зыбкую цепь.
– Вперёд, господа!
В следующий момент меня в очередной раз чуть кондратий не хватил.
Навстречу нам со стороны церковной площади валом валила неимоверно густая толпа. Ощетинившаяся сизыми штыками. Орущая сотней лужёных глоток. Вразнобой топочущая пудовыми сапожищами.
Все! Армагедец! Раздавят! Ма-ма!
Коленки у меня подогнулись, и противно сжалась мошонка.
– Взво-о-од! За-а-алпом! – поднимаясь на носках, захрипел Белов.
Я, ориентируясь на соседа – прапорщика Риммера – вскинул винтовку, прищемил щеку прикладом. Ствол скакал в треморе. Какой тут на хрен прицел, какая мушка! Страшная толпа заслонила белый свет.
– Пли!
Я зажмурился отчаянно и дернул спуск. Полтора десятка трехлинеек, перебивая друг друга, саданули хлестко, почти враз. И басовито зачечекал «льюис» прапорщика Климова.
Я открыл глаза, решив, что всё равно кранты. Повторяя за Риммером, автоматически отработал затвором, освободил патронник от стреляной гильзы, которая вылетела, блескуче кувыркаясь. Загнал новый патрон.
– Взво-од! – снова закричал Белов.
Толпа, смешавшаяся, поднявшая бурю пыли, озверело матерящаяся, продолжала ломить по инерции разогнавшегося парового катка.
Единой отчаянной очередью опрастав сорокасемизарядный дисковый магазин, осёкся на полуслове Климов. Осталось шагов тридцать!
– Пли! – дал отмашку взводный.
Залп получился жидким, несерьезным. Я понял, что перезарядить винтовку не успеваю. Набрал зачем-то в легкие до отказа воздуха. Амба!
– Сдаются! – выкрикнули у нас.