Зона Комфорта
Шрифт:
Сейчас я занимал меньшую чем тогда должность. Низшую в армейской иерархии. Передвигался исключительно пешком и был лишен доступа к средствам связи. Зато имел несравненно больший жизненный опыт. И потому понимал, что пленные повязали нас по рукам и ногам.
На построении штабс-капитан Белов не досчитался девятерых бойцов.
– Фетисова, говорите, ранили? – спросил он у меня.
– Так точно, в руку. Он на поле за стогом остался, в сознании, – я ничего не мог поделать со своим многословием.
– Повезло старому, – непонятно
Наплехович сказал негромко:
– Подпоручика Шпилевого на моих глаз пулеметной очередью… перерезало буквально.
Белов кисло сморщился:
– Ви-идел. И Коняев как кончился видел. Его – в живот.
Он прошёлся перед строем с заложенными за спиной руками. Остановился напротив Кипарисова, указательным пальцем подкинул кверху его слабо затянутый ремень (в Советской армии говорили – «на яйцах болтается»).
Вернулся на середину. Энергично, как бы встряхиваясь, согнал складки гимнастерки за спину.
– Ну-с, господа, с боевым крещением в рядах первого Корниловского! В целом оценка удовлетворительная. Отдельно отмечаю действия прапорщиков Риммера, Климова, Жогина, подпоручика Цыганского и штабс-капитана Маштакова!
– Ра-ады стараться, госдин тан! – вразнобой ответил взвод.
Я успел присоединиться в самом конце фразы. Уши у меня жарко горели. Я очень люблю, когда меня хвалят, особенно прилюдно. Хотя на словах всячески от этого открещиваюсь.
– Штабс-капитан Маштаков! – обратился Белов.
– Я! – у меня рефлекторно подобрались внутренние органы.
– Назначаетесь моим помощником. На досуге подтяните личный состав на предмет надлежащего приветствия командира. Сейчас с первым отделением соберите наших убитых. Поручик Наплехович, с вами – трое. Берите пленных, лопаты и выдвигайтесь на кладбище. За вами могила. братская. Что ещё?
Взводный вынул папиросы, пошарил в пачке и обескуражено смял её, пустую.
– За дело! – махнул рукой.
Ну вот, не успел я констатировать свою рядовую должность, как получил нежданное повышение. Оно мне надо? Мне бы в личине рядового бойца адаптироваться. Чем выше положение, тем пристальней внимание…
– Первое отделение, за мной, – давя нарождавшийся вздох отчаяния, скомандовал я.
Вышли Риммер, Кипарисов, мрачного вида блондинистый прапорщик, другой прапорщик, похожий на певца Губина. Эти из знакомых. И ещё двое— подтянутый голубоглазый юнкер в солдатских обмотках и мешковатый, взъерошенный подпоручик.
Пробивного Риммера, дав ему в подсобники Кипарисова, я послал организовывать гужевой транспорт. А с остальными направился на поле, через которое утром шли в атаку.
На улице появилось народонаселение. Преимущественно бабское и детское. Освобожденное нами от ига комиссародержавия. Ликования по этому поводу на лицах крестьянства не наблюдалось.
Напротив, одна косматая старуха каталась по земле и выла звериным воем.
– Чего она? – оглянулся юнкер.
– Лях
На поле дотлевали соломенные скирды. Пахло пепелищем, разорением. Открытое пространство казалось бескрайним. Я поёжился, не понимая, как мы смогли преодолеть его под кинжальным огнем. С часовни, наверное, мы были как муравьи на ладони.
Сходные мысли посетили не меня одного. Мешковатый подпоручик через фуражку скрёб затылок. Оглядывался на свечкой вытарчивавшую над селом церковь, бормотал:
– Взводный догадался солому запалить. Если бы не догадался взводный.
Первый встретившийся нам труп наглядно проиллюстрировал, что бы стало со всеми нами, не догадайся Белов поджечь скирды.
То, что недавно было живым человеком, уткнулось ничком в стерню. Череп был разворочен, белесо-жёлтое густо замешано на красном и дегтярно-чёрном. Пуля прилетела сверху. В темя, в родничок!
Труп обступили. Подпоручик продолжал скрести затылок.
– Переверните убитого! – приказал я ему тоном, не допускавшим возражений.
Подпоручик присел и за плечо с усилием перевалил труп на спину.
За годы работы в прокуратуре и милиции я перевидел сотни трупов. Преимущественно криминальных. Ни разу, как любят показывать в кино и в книжках описывать люди, далекие от этого ремесла, не блевал на осмотре. Даже когда по молодости выезжал на результат подпольного аборта, закончившегося смертью, где, перешагивая через необъятную голую мертвую тётку, поскользнулся на загустевшей кровяной луже и рухнул на труп.
Покойный ныне судмедэксперт Синицын Виктор Алексеевич пошутил тогда остроумно:
– Миша, дождитесь, по крайней мере, когда мы выйдем!
Но и булок с запеченными сосисками, оседлав верхом застамевшее тело, не вкушал (другая крайность авторов современного детективного жанра).
Первые несколько лет я непроизвольно проецировал чужую смерть на себя.
Когда эксперт ворочает труп, бьет ребром ладони по конечностям, при всех раздевает и засовывает градусник в задний проход.
Когда слабосильные, больные с похмелья «указники» [46] , уныло матерясь и толкаясь бестолково, тащат неживого к «КамАЗу», организованному гаишниками, в кузове которого – крупный щебень.
Когда в морге санитар Валера, стодесятикилограммовый, навалившись на край стола, начинает пилить трупу череп.
Постижение жуткой неэстетичности комплекса обязательных мероприятий вокруг умершего, в которые вовлекаются люди чужие, равнодушные или нездорово жаждущие интересного, останавливало меня от самоубийства в минуты душевных кризисов.
46
«Указник» – лицо, подвергнутое аресту за административное правонарушение (проф. сленг).