Зона справедливости
Шрифт:
Ещё одна липкая лужица лоснилась на полу между столом и дверью. А это уже, наверное, из охранника натекло… Ну, из того, из слоноподобного… Обоих нашли в компьютерной… Говорил же, чтобы и компьютерную освятили!..
Колодникова даже удивило, с каким циничным безразличием, а то и с юмором он отмечает все эти страшные подробности. То ли одеревенел, то ли уже успел очерстветь, привыкнуть…
Кроме опера, в подвале присутствовали очередной незнакомец в штатском и оба унылых труженика, сильно бледные и растерянные. «Слаб народ…» — с машинальным злорадством
— Осмотрите помещение, — велел оперуполномоченный. — Только внимательно… Всё на месте? Ничего не пропало?
Сторонясь кровавых пятен, Колодников медленно обошёл застенок. Повернулся к оперу.
— Н-нет… Ничего…
— Ключ от помещения?
Алексей взглянул на край стола. Ключ по-прежнему лежал всё там же, на бракованном оттиске рекламной листовки.
— Вот он лежит…
— Именно так, как вы его вчера оставили?
— Да…
Опер коротко взглянул на незнакомца. Тот немедленно взял листовку за краешек и отправил в целлофановый пакет вместе с ключом. «Отпечатки пальцев снимать будут… — с некоторым испугом сообразил Алексей. — С рюмки уже, наверное, сняли…»
— Ну, что ж, Алексей Петрович… — задумчиво молвил опер, с интересом разглядывая Колодникова. — Пойдём поговорим. А то что-то давно не видались…
За волнистыми зеленоватыми стёклами кабинетика смутно сиял погожий апрельский денёк (Ёлки-палки! Сегодня же первое апреля! Ничего себе шуточки!..) да проплывало время от времени расплывчатое цветное пятно — прохожий…
До революции в этом кабинетике занимались любовью. Потом свергли царя и занялись кое-чем другим. В условиях полной звукоизоляции… Потом перестали пытать и, надо полагать, снова ударились в разврат, поскольку особнячок стал гостиницей МВД… Всё возвращается на круги своя… Теперь вот в том же самом кабинетике допрашивали Алексея Колодникова.
— Я вообще не понимаю, что происходит!.. — однообразно жаловался Алексей, протирая очки.
— Да всё вы понимаете… — со скукой возражал ему опер, которого, как наконец выяснилось, звали Геннадием Степановичем. — Не маленький… Происходит разборка. Причём такая, каких у нас в городе пока ещё не было… Группировка Архитектора расправляется с группировкой Полтины. Чего тут не понять?
— Да, но… я-то тут при чём?
— А вот это как раз то, что мы и хотим выяснить, — не разжимая зубов, сказал опер. — Ну сам смотри!.. Что ни стрясётся — везде рядом Алексей Петрович Колодников… С Полтиной вы давно друг друга знали?
— Да вообще не знаком!
— То есть в ночь с тридцатого на тридцать первое вы со Скуржавым поминали совершенно не знакомого вам человека?
Алексею захотелось закрыть глаза, лечь на пол и тихонько завыть. Какая же сволочь стукнула?.. Борька?.. Да конечно же!.. Вот тварь!..
Проклятье! Губы пересохли… Главное — не облизывать!.. Все изобличённые преступники только и делают, что облизывают пересохшие губы…
— Шёл с работы… — хрипло сказал Алексей. — В арке
— Кто сказал?
Губы всё-таки пришлось облизнуть. Первым при Колодникове Скуржавого упомянул Димка…
— Н-не помню… Кажется, кто-то во дворе… На следующий день…
— Директорам вы вчера всё это рассказывали по-другому…
Б-бли-ин!.. Он же ещё перед советом директоров вчера хвост распустил… Идиот!..
Алексей снял очки и, плотно зажмурившись, долго мял двумя пальцами переносицу.
— Ну, приврал… — с отвращением к самому себе, выдавил он. — Цену хотел набить…
— Выпили вчера много? — неожиданно спросил опер.
— Где?
— Наверху. С директорами.
— Н-нет… Стопки две, три…
— Вообще часто с ними выпиваете?
— Н-ну… когда пригласят…
— И часто приглашают?
— Да не так чтобы…
— А напарников ваших не приглашали ни разу… — Опер Геннадий Степанович смотрел на Алексея, и глаза у него были совершенно пустые. — Странно, правда? То с директорами, то со Скуржавым… Непростой ты человек, Алексей Петрович!..
Колодников заставил себя криво и широко усмехнуться.
— Подозреваете, что это я их всех на тот свет отправил?
— Нет, — резко сказал опер. — Я просто хочу знать, почему ты всё время врёшь. Почему ты нам, Алексей Петрович, постоянно морочишь голову? Ведь дважды уже пытался ввести в заблуждение… Дважды!
Колодникову стало вдруг всё равно. Достань сейчас Геннадий Степанович наручники — дал бы себя сковать, даже не сопротивляясь.
— А во второй раз — когда?.. — тупо и безразлично спросил он.
Секунды две Геннадий Степанович молча смотрел на Алексея.
— Так, — сказал он наконец. — Прочти и распишись…
Колодников вялой рукой принял лист, долго протирал очки, потом медленно прочёл свои показания относительно нынешнего случая. Уже привычно, не дожидаясь подсказки, вывел внизу: «С моих слов записано верно, мною прочитано», — и, пару раз расчеркнувшись, вернул бумагу.
— Я могу идти?.. — спросил он, уверенный в том, что не может.
— Пока нет, — сухо сказал опер, заполняя какой-то бланк. — Вот возьмите…
— Что это?..
— Повестка на завтра, — пояснил тот, поднимаясь. — Здесь вы говорить не хотите, значит будем беседовать у нас…
«Завтра же воскресенье!..» — хотел сказать Колодников, но так ничего и не сказал… Не решился.
Пошатываясь, он поднялся по широкой дубовой лестнице на второй этаж. Даже не взглянув на испуганно шевельнувшуюся секретаршу, открыл без стука пухлую обитую кожимитом дверь и вошёл. В совете директоров сидел один Андрей, нервно барабаня пальцами обеих рук по краешку стола и уставив незрячие глаза неясно куда, но скорее всего в безрадостное и близкое будущее. Явление Колодникова он не заметил.