Зорох
Шрифт:
– Режьте ему руку, – сказал он, протягивая лезвие.
– Я? – испуганно спросил старик.
– Вы, – ответил Изар. – Уже можно, она дала ему имя.
– Какое? – с неприязнью разглядывая младенца, спросил Арон.
– Эламир, – нервно улыбаясь, ответил Изар. – Режьте.
– Он умрет? – спросил владыка, не решительно тыкая острием в ручку новорожденного.
– Да, – сказал Изар. – Мы оба должны были умереть сегодня. Но духи заберут его а не нас. Мы обманем духов. Никто не узнает…– Чернокнижник оглянулся, прислушиваясь к тишине за занавеской, вытер пот со лба,
Младенец заплакал, когда Изар сделал надрез на его руке и стал сцеживать с кровь в небольшой серебряный бокал.
– Успели, – радостно сказал он, наполнив бокал на четверть. Сделав небольшой глоток, протянул его Арону. – Пейте мой владыка, сейчас будет еще.
Время Арона было на исходе, за три последних часа лицо покрылось глубокими сухими морщинами, делая его почти неузнаваемым, щеки впали, кожа побелела, а плечи усыпали клочья выпавших седых волос. Каждый вздох давался ему с большим трудом.
Кровь показалась Арону черной свернувшейся клубком гадюкой. Чтобы заставить себя выпить ее, он представлял страстных юных наложниц, веселые попойки, азартную охоту и оскалы убитых им волков. Он увидел себя молодым и сильным, скачущим на резвом скакуне по степи; вспомнил, как руки сжимают топор рассекающий шею подлого заговорщика, и как ликует толпа черни встречая его с победой.
Немедля больше ни секунды, пока снова не появилась кусающая за губу гадюка, Арон принял у чернокнижника бокал, и, сделав последний в жизни выдох, наполнил свой беззубый рот сладкой, приторной кровью. Проглотить ее так и не получилось. Змея никуда не делась, теперь она шипела, раздувалась и протискивалась в горло, вызывая тошноту; владыка подавился, и, хватаясь за шею, хрипя и пуча глаза, рухнул на колени.
Изар шагнул к нему, но тут же попятился. Им не хватило какой-то минуты. Лицо старика исказила гримаса боли и ужаса. Кожа, отрываясь от мяса и кости, буквально стекала с него. Эликсир молодости душил Арона, отнимая, последние мгновения жизни.
Владыка схватил чернокнижника за складку на плаще, хотел подтянуться, но рука соскользнула, и, корчась от судорог, он обессилено рухнул на пол. Что-то пошло не так. Изар почувствовал на языке горький привкус, тело пробил озноб: и ему эта кровь пошла не на пользу.
Арон ушел из жизни минутой раньше предначертанного ему срока, и это время досталась Эламиру. Мальчик стал провидцем, предсказателем одной минуты будущего.
Чернокнижник не думал, что ребенок выживет и оставил его. В полдень солдаты из личной стражи Арона, нашли его мертвым на своей постели.
Он должен был умереть только на закате, но кровь младенца забрала и его часы. Раз в месяц Эламир будет видеть на целый день вперед.
Ребенок выжил, всю ночь его плачь мешался с воем собак, и свистом проносящихся мимо звезд. Только под утро, после долгих переговоров соседи решились войти в дом.
До пяти лет Эламир жил у своей родной тети Ийрин. Помимо племянника у нее было семеро своих детей. Жили они бедно,
На детей времени никогда не хватало, и они, предоставленные сами себе, днями слонялись по рынкам, высматривая, что бы украсть, или поджидали, когда из пивных вынесут пьяниц, чтобы обшарить их карманы.
Эламир быстро взрослел, набивая собственные шишки, постигал нелегкую науку жизни. Для старших братьев он был обузой, и они никогда не делись с ним добычей, и не посвящали в свои взрослые дела. Но Эламир не сокрушался на этот счет – у него была тайна: у него был дар. И познавая его, каждый день мальчик открывая для себя новые возможности.
Утро начиналось с того, что он шел в торговые ряды и становился возле булочника. Он прокручивал десятки вариантов возможного будущего. Крал булочку, проходя мимо лотка, тянулся к ней с боков, или вытягивал у лоточника из-за спины, и только после того, как убеждался, что кража прошла незамеченной, смело брался за дело.
Тысячи раз за ним гнались, ловили, вытаскивали из-под торговых столиков, снимали с деревьев, кричали на него и даже били, но все это было лишь в его видениях, поймать того, кто предвидит каждый твой шаг, и играет на ошибках вовсе не просто. Эламир выбирал только самые безопасные варианты.
На булочках Эламир не остановился. Кладовка, в которой он жил наполнялась дорогими тканями, посудой, одеждой, украшениями и мешочками с серебряными цейлонами. Он взрослел и становился мифом, вором призраком, колдовским проклятьем о котором говорили все. Невидимка, сын Тритона, дух праведного Тиму – как его только ни называли. Ему приписывали кражи, которых не было; обвиняли в убийствах; незамужние мэйси вешали на него отцовство своих незаконно рожденных детей, а духовные отцы, сложив суммы украденных вещей, составили дату последнего дождя.
Надо заметить оиннадцати годам Эламир действительно преуспел на этом не безопасном поприще, но делал это не только для себя.
Кто-то подбрасывал деньги нищим; должники, чьи дети сидели в долговых ямах расплачивались с кредиторами; обнищавшие фермеры, чьих коров забрали за то, что они паслись на земле Главного судьи, выплатили штраф, и вернули свой скот. Цейлоны ни с того ни с сего появлялись у больных, у голодных и отчаявшихся. Деньги были у тех у кого их быть не могло.
Наглость вора невидимки перешла все границы, бедные районы по ночам зачем-то стали патрулировать вызванные из приграничных крепостей солдаты; была проведена перепись городского населения; людей останавливали по два раза на день, выясняли куда идут и обыскивали. А на городской площади для острастки стоял страшного вида лысый старик с каменным лицом и нарисованным третьим глазом на лбу. Старик смотрел людям в глаза и назидательно грозил пальцем.