Зов Оз-моры
Шрифт:
Инжаня, подтверждая его слова, обхватила пальцами горло и издала глухое рычание.
– Почему же так всё получилось? – продолжил Офтай. – Злится на нас Ведь-ава! Жертву ждёт!
– Долго ли барашков сюда привести? – раздались возгласы. – Чёрного и белого, как обычно.
– Мы жертвовали ей барашков этим летом, – сипло возразила волховка. – И что толку? Нет, не нужны они Ведь-аве! Дева воды по человечине
Инжаня замолчала. Её взгляд медленно скользил от одного односельчанина к другому. Люди остолбенели от страха. Каждый боялся, что выбор падёт на него. Тишину нарушали лишь шум воды, которая прорывалась через прогалину в плотине, и скрип мельничного колеса…
Оз-ава неразборчиво забормотала и начала медленно кружиться перед вытянувшимися по струнке людьми, временами останавливаясь. В конце концов, она указала пальцем на молодого мужчину. Он рванулся и хотел дать стрекача, но его тут же поймали стоящие рядом парни.
– Пулукш в этом году четырежды преступил наши обычаи, – прохрипела Инжаня. – Правда ведь?
– Инжаня никогда не ошибается, – подтвердил её слова Офтай. – Пулукш по весне бил острогой щук в верховьях Пишляя. Во время нереста! Знал, что Ведь-ава это запрещает, но всё равно бил. Мало того, сварив уху, он не бросил в реку рыбьи кости, как требует обычай. Мы тогда его простили. Надеялись, одумается. Однако летом он убил лосёнка, а вначале осени срубил рябину – наше священное дерево. Этим он сильно прогневал уже Вирь-аву, но ему опять всё сошло с рук. На днях же Пулукш бил уток у истока Пишляя. На этот раз Ведь-ава уже не выдержала. Рассвирепела, наслала ливень во время Велень озкса. Так умилостивим же Деву воды! Воспоём ей хвалу!
– Инжаня охрипла, – раздались голоса. – Кто сегодня будет петь гимн?
– Толга, иди сюда! – крикнул инь-атя.
Варвара робко вышла из людского полукольца и подбежала к Офтаю.
– Вот! – он указал на неё. – Хвалу Ведь-аве вознесёт Толга.
– С какой стати?! – закричали люди. – Она чужачка! Ты хочешь включить её в нашу общину? Но разве ей можно доверять? Не расскажет ли она рузам о нашей деревне?
– Знаю её с пелёнок, – возразил Офтай. – Она – дочь покойной оз-авы из Лайме. Я не раз гостил в доме её матери и наслаждался пением Толги. Потом она была замужем за не любимым ею и не любящим её мужчиной, однако ни разу ему не изменила. Она не из тех, кто может предать. Ручаюсь за неё.
– А как же её муж? – послышались возгласы. – Он православный. Мы должны принести его в жертву вместе с Пулукшем. Ведь-ава этому обрадуется.
– Не обрадуется! – прохрипела Инжаня. – Все мы знаем о дружбе богини леса и богини воды. Вирь-ава вчера перебила погоню за мужем Толги, а затем напоила его своим молоком.
– Денясь умеет не только чинить инвентарь, – поддержал Инжаню Офтай. – Он оружейник. Он воплотит нашу мечту.
Услышав эти слова, люди притихли, и та просипела:
– Муж Толги некрепок в своей вере. Истинному православному никогда не явится Вирь-ава и не спасёт его. Истинный православный никогда не поцелует Вирь-аву и не станет пить её молоко. Истинный православный никогда не поклонится Тума-шкаю, не погрузит голову в священное чрево Эчке тума. Денясь прошёл моё испытание. Со временем он снимет крест и примет наших богов.
– Разве только в вере дело? – послышался женский голос. – Он из рузов. Вдруг он завтра убежит к ним и расскажет о нашей деревне? Они придут сюда, обложат нас податями и крестят, запретят нам молиться на керемети… а то и вообще закрепостят, отдадут помещику или, того хуже, монастырю. Дениса нужно принести в жертву, а Толгу прогнать!
Инь-атя заорал: «Сёлк кургцень, Нуянза!» («Закрой рот, Нуянза!) – и тут же произнёс ровным голосом:
– Не сегодня-завтра нас всё равно найдут. Оружейник нам поможет к этому подготовиться. Он изготовит и топоры, и перья для рогатин, и сабли, и пищали. Мы сможем отбиваться от врагов, сами себя защищать. Никому не будем платить ни ясак, ни подати. Денис – это дар Вирь-авы.
– Вправду ли Вирь-ава его спасла? Не выдумка ли это Толги? – вновь прокричала Нуянза. Несколько мужчин встали её сторону.
– Толга не видела Вирь-аву. Она всё выдумала! – зашумели они. – Она лгунья. Её надо прогнать из деревни, а мужа утопить в жертвенном омуте.
Варвара в оторопи слушала этот спор. «Что меня ждёт, если Дениса вправду решат принести в жертву? – судорожно говорила она себе. – Унылая жизнь вдовы, которая к восемнадцати годам похоронила второго мужа? Ни один мужчина не подойдёт ко мне. Все решат, что я проклята. Да и оставят ли меня в деревне? Не выгонят ли в лес на съедение кабанам и волкам? Инжаня за меня, и её голос очень весом, но она не всесильна…»
Варвара растерянно скользила глазами по собравшимся на лугу людям – от одного к другому, от другого к третьему… Ей казалось, что все смотрят на неё с недоверием и неприязнью. Наконец, она остановила взгляд на Пулукше. Несчастного уже нарядили в свадебный панар, связали ему руки и приготовились отвести к омуту.