Зови меня Волком
Шрифт:
Влаксан присмотрелся и поразился, узнав Птаха. В нормальной рубахе он даже на человека стал похож.
– Идём же, – приятель тянул его за локоть к городским воротам.
Словно во сне, Волк послушно шагал следом, стараясь не упасть и не отстать. Княжеские мостки догорали грудой ломаных досок и брёвен. Птах быстро перепрыгнул через изуродованное, придавленное бревном, тело.
В городе, за воротами шумела толпа. Бабы орали, словно резаные, визжали дети. Обгорелые люди сидели прямо на дороге. Вокруг них бегали лекари и колдуны, накладывая примочки, мази и поднося питьё.
– Да, живее ты! Чего раскис? – ругался Птах, изо всех сил налегая на него, – совсем ходить разучился?
Знакомый корчмарь стоял на улице, глядя по сторонам огромными, как плошки, глазами:
– Это что же? Видели, что произошло?
– Видали, – кивнул Птах и указал на Волка, – Полюбилась ему деваха, да её удавили в толпе. Потерялся малый.
Корчмарь всплеснул руками, и понимающе отступил, пропуская их во двор. Волк насилу забрался на чердак. Впервые пригодилась лестница, но и по ней залезть еле удалось: руки и ноги стали медленные и неуклюжие. Холод крупной дрожью колотил тело.
Тихо бранясь, Птах аккуратно уложил его на солому.
Под нос ткнулся мех с кислым вином:
– Пей, – приказал Птах.
Влаксан жадно припал к горлышку. Он пил и не мог напиться, глотку жгло и казалось, что вино льётся мимо, как кровь из шеи няньки. Раньше он думал, что убить человека – всё равно, что зверюгу. Так же смотрит в глаза, так же пытается увернуться, та же тёплая кровь…
Но в её глазах было что-то другое. В глазах этой бабы была решимость, жестокость и дикий страх, когда она поняла, что это конец. Отнять жизнь у бабы оказалось совсем не то, что свинью прирезать. А иначе она бы удавила его. Богатырка целилась прямо в горло, и второй раз уже не промахнулась бы. А коли и промахнулась, да удалось сбежать – Птах или Косой пустили бы ему нож в шею.
Всё казалось куда проще, когда это было просто задание, далеко впереди, а не сейчас, когда уже свершилось.
Птах быстро стянул с себя рубаху и тут же в углу достал свои лохмотья. Приятель не просто успел побывать здесь, но и устроил тайник. Волк хотел выругаться, но язык окаменел от вина и усталости.
Напоследок стянув с Волка сапоги, Птах выскочил на улицу и растворился в темноте. Влаксан хотел догнать его, но встать был не в силах. Он протянул руку, остановить друга, и неуклюже растянулся на соломе, залив себя вином. Сдавленный стон оборвался хриплым кашлем. Холод разлился по телу ледяным безразличием, уводя в беспокойный сон.
12
Удар в живот выдернул из пустоты. Открыть глаза не было сил. Волка грубо подняли на ноги, но колени подкосились, и он рухнул в солому. Тяжёлые шаги барабанили по полу.
– Эй! Пьянчуга! Что забыл здесь? – прорычал незнакомый голос.
Язык не слушался, получалось только стонать и неразборчиво мычать. Сильный пинок в живот подбросил желудок. Волк захлебнулся рвотой.
– Паскуда! – процедил
– Я говорю: снял чердак, пришёл к празднику – верещал с улицы корчмарь. – Невеста у него близ города… была… удавили в толпе.
Неизвестный снова выругался и обратился к Волку:
– Невеста? Не брешет корчмарь? – снова удар, – отвечай!
Солому обшаривали, бесцеремонно раскидывая по чердаку. Засыпали лицо, даже умудрились натолкать за шиворот.
– Пусто, – донеслось из темноты, – у него даже денег нет! Поди, пропил всё!
– За постой уплачено вперёд, видят Духи, – снова послышался голос корчмаря. – Я за его кошельком не слежу!
Пнув его ещё разок, незнакомец ушёл. Волк, не открывая глаза, перевернулся на другой бок, и снова провалился в пустой сон.
– Эй, Щенок, – подпинывая его босой ногой, прошипел Птах. – Выспался?
Солнечный свет пробивался через прорехи в крыше. Влаксан сел, укрывая рукой глаза от тонких слепящих лучей.
– Долго я спал? – сурово спросил Влаксан.
– Поболе суток будет.
– Больше суток, – выдохнул Волк. – Много пропустил? Что князь?
– Лютует. Дважды в корчму приходили обыскивать. Уж не знаю, как тебя не забрали, – протянул Птах, придирчиво окинул его взглядом, – хотя… может, побрезгали…
Волк оглядел свою одежду – некогда белая сорочка и штаны тёмного льна покрыты буро-серыми пятнами, травяными следами и сажей. Кислый запах рвоты смешивался с резким духом костра и пота.
– Ага, красавец! – хмыкнул Птах и протянул ему свёрток, – Бык передал.
В тряпицу была завёрнута чистая, застиранная рубаха, штаны и звенящий мешочек.
– Там плата, и твой кошель. Я его приберёг. Знал, что найди дружинники серебро, в покое не оставят. Из города не суйся, ворота закрыты, как Бык и предупреждал. Теперь через меня общаться.
– А ты?
– Разве птицу остановят стены? – хмыкнул Птах, – вечером приду. Бывай.
Птах выпорхнул за дверь. Волк глянул вслед, но увидел только, как тот скачет по деревьям, уже за забором корчмы.
Двор пустовал. Лишь куры да утки бегали кругами. Влаксан спустился к колодцу, умылся, провёл рукой по лицу: жёсткая редкая щетина покрыла лицо плешивыми кустами. Пора бы уже оскоблиться, да поглядеться не во что.
В обеденной, как обычно, было не людно. Корчмарь громко бранил девку, что плохо мыла полы.
Волк сел в углу, подальше от беспощадно яркого света.
– Проспался? – спросил корчмарь, ставя пару кружек браги перед ним.
– Благодарю. Я не просил.
– Так ты просто посидеть пришёл? Или хочешь сказать, что похмелье не мучает?
Волк посмотрел на корчмаря: навскидку, тот старше Инга, тёмные короткие волосы щедро разбавлены сединой, лицо покрыто морщинами, добрые глаза, но взгляд суровый:
– Ты много проспал, парень, – произнёс корчмарь.
– Я… да…
– Приятель, что привёл тебя, сказал про девку. А ещё говорят, на празднике княжич пропал. Дружинники прочёсывают город. Приходили и сюда. Тебя не добудились. Видно, знатно ты перебрал. Они искали младенца или того, кто мог его забрать.