Зоя. Том второй

Приходько Анна

Зоя отвлеклась от воспоминаний. С ужасом представила себе вечер.

Немцы вернулись злыми, начали тотчас бурчать на Николая за то, что тот растопил печь так сильно, что и дышать нечем. Николай послушал и опять устроил холодную ночь. На удивление в эту ночь дети спали. Но не немцы. Они посреди ночи окружили печку и сидели грелись.

А Николай торжествовал. Понимал, что напряжение нарастает. Но не хотел делать так, чтобы враги чувствовали себя как на празднике.

А третья ночь была опять адом. На следующее утро невыспавшаяся

Зоя услышала на ломанном русском:

– Золото моё, любимая… Ты снилась мне сегодня.

И сразу же перевод этих строк с русского на немецкий.

Немцы читали письмо Янека, адресованное Зое.

Зоя не понимала, как новое письмо от Янека могло попасть к немцам. Один из них продолжал читать по-русски и переводить. Другие сидели и хихикали.

Каждая услышанная строчка отдавалась болью в её сердце. Эти слова были написаны только для неё одной, а теперь их слышали все, и даже Николай их слышал. Зоя залилась краской стыда.

Забирать письмо, вырывать его из рук ненавистных немцев было бессмысленно. Это ещё больше раззадорило бы их. Она просто слушала и жадно впитывала каждую прочитанную строку, запоминала, и пока немцы смеялись, повторяла эти строки про себя по нескольку раз.

Зоя знала, что письмо не попадёт в её руки, поэтому запоминала. И мысленно благодарила Янека за то, что в письме он ничего не написал о том, как бьёт врагов.

Зоя иногда ловила на себе взгляд того, кто читал письмо на русском. Он изучал Зоину реакцию. Но русская Матрёна была невозмутима. Вела себя так, словно ей совершенно неинтересно то, что происходит сейчас.

Дочитав письмо, немец демонстративно открыл дверцу печи и выбросил его туда. Так с хохотом и ушли до вечера. А следующий новый день опять принёс сюрпризы.

Обычно постояльцы возвращались домой вечером, а в тот день двое пришли в обед, принесли с собой несколько коробок и поставили их на кухне в углу. Велели не трогать.

Но детей так привлекли эти красочные коробки, что они не отходили от них ни на шаг. Это были рождественские подарки, и от них исходил умопомрачительный аромат. Дети так и кружились возле этих коробок.

Зоя заподозрила неладное, когда укладывала их спать. От детей пахло так, словно они съели несколько килограммов конфет. Зоя встревожилась не на шутку.

Когда на следующий день немцы ушли, она подошла к коробкам, приподняла верхнюю и увидела сбоку дырочку, продырявленную явно детскими пальчиками. Зою всю обдало холодом. Она поняла, что дети не просто так сидели и рассматривали картинки, они ели оттуда конфеты и шоколад.

И что делать в такой ситуации, Зоя не знала. Рассказала Николаю.

– Зоя, – предложил он, – давай запихаем туда мышиный помёт, я из сарая принесу. Будет похоже, что мыши прогрызли. И все коробки можно так испортить. Поделом будет этим гадам.

Зоя, знала бы ты, как я их ненавижу. И за Прохора ненавижу, и за тебя. Видела бы ты своё лицо, когда они читали письмо. Они, может

быть, и не заметили, но я видел, как тебе было не по себе.

Янек, конечно, поэт. Я бы никогда не догадался написать такие строки. Хотя Таисия просила меня об этом. Мы просто писали друг другу записки и клали в карманы друг другу. А потом в порт приходишь, а у тебя в кармане печёт от её слов.

Читаешь, и хочется найти её, прижать к себе и никогда больше не отпускать. Но я не мог сочинять так, как это делала она. У меня всё получалось как-то сухо, но она требовала эти записки от меня каждый день.

Не знаю, что чувствовала от них она, но я просто сходил с ума от её посланий. Я ведь до сих пор её люблю. Часто думаю о том, какие у нас могли быть дети. И Женю люблю.

Всё кажется, что ждёт она меня где-то. А я не знаю, где её искать. А что будет, если она вернётся, а там немцы в нашем доме? Страшно представить, что будет.

Зоя не перебивала Николая, он редко вот так делился с ней своими переживаниями. И сама иногда думала, что Женя может вернуться, не могла же она вот так исчезнуть без следа. Но потом в её мысли врывались слова Матильды о том, что Евгении больше нет на этом свете.

А Николай всё говорил, говорил:

– Как-то всё не сложилось в моей жизни. А тут ещё и сына забрали эти гады. Если бы я готовил им еду, то давно бы потравил всех к чертям. Я думал уже об этом. Но Карину не хочется подставлять. Из-за моей мести все мы можем пострадать. А толку-то? Прохора уже никогда не вернуть. Молись Зоя, чтобы они не начали завтра утром коробки свои распаковывать.

– Не распакуют, – сказала Зоя уверенно. – До Рождества ещё время есть.

Когда немцы ушли, Николай сходил в сарай, набрал мышиного помёта и щедро насыпал в коробки. Запах стоял неприятный. Николай ещё и натопил печь сильно. Находиться в доме было невозможно. Немцы затыкали носы, смачивали салфетки и дышали через них.

С детьми была проведена беседа. Николай рассказывал им, что немцы очень злые и у них есть автоматы. Дети после беседы возле коробок уже не кружились.

Галя забрала детей на двадцатый день их пребывания с Зоей. И для Зои этот день стал одним из самых счастливых за последнее время. Однако вопрос с подарками оказался нерешённым. Но и он решился довольно быстро. Накануне католического Рождества воодушевлённые немцы стали раскрывать свои коробочки.

Это было рано утром, Зоя ещё спала. Николай сидел возле печи. Он с большой тревогой в сердце ждал этого момента. Было темновато, свет лампы тускло освещал комнату.

Чтобы не копошиться в тёмном углу, немцы поставили коробки на стол под свет лампы. Радостно открывали свои подарки, никто не заметил дырки в них. А потом подсветили лампой и по всему дому разнеслись ругательства. Все шестеро орали так, словно их ужалили пчёлы. Когда успокоились, засобирались на выход, один из немцев подошёл к Николаю и велел всё сжечь.