Зуб Дракона
Шрифт:
– Герасимович, подвинься!
Олег разогнулся. Удивлённо посмотрел на Мампеля.
– Ты что, олень?! Вон ещё ямка. Иди, умывайся.
– Ага. А вдруг там мины?
– А я для тебя минный трал, что ли?!
– Подъём! – Хайретдинов поднялся на ноги. Потянул на себя свой вещмешок. – Выдвигаемся.
Всё так просто. Подъём и выдвигаемся. И как описать, что обозначает для солдата это слово – «Подъём». Это не просто – «встань» или «вставай». Это – встань, выдвинься на покрытую скалами гору, пойди на подъём и сдохни там от жары и перенапряжения.
Мы были солдаты. Мы встали и пошли. Солдат всегда
08. Глава восьмая. Флажки
До Зуба Дракона мы в тот день не дошли. Мы дохли на подъёме, падали, умирали, но снова и снова, вставали, упирались ногами и руками во вздыбившуюся землю. Мы обливались потом, у нас тряслись колени и подламывались ноги. Целый день такой пытки кончился тем, что из-за горы Шуфайи-Бала выскочила темнота и застала нас на самой крутой части подъёма среди огромных скал.
Солнце опустилось за хребет на западе, жара спала. Вроде бы, пришло небольшое облегчение. Но сразу же за этим облегчением начало быстро темнеть. Тропу мы потеряли. Каждый лез по склону на четвереньках, как по пожарной лестнице, такая была крутизна склона. Ночевать на таком склоне было опасно потому что ночью перестанешь себя контролировать и покатишься кверху тормашками в Мариштан. Каждый из нас кряхтел, хрипел, лез на карачках наверх. Каждый из нас тяжело дышал, а на горбу у него колыхался неподъёмный вещмешок.
Хайретдинов поднимался первым. Он забрался на торчащий из склона валун, сел на него верхом, ткнул пальцем в первого, кто оказался на склоне рядом. Ближним оказался я. Хайретдинов ткнул пальцем мне в грудь:
– Ты. Ы-ы-ых, ы-ы-ы-ых, – Выговорил он, задыхаясь. – Оставь вещмешок тут, ы-ы-ы-ых, под камнем. Шуруй вверх, налегке, на разведку. Хребет, ы-ы-ы-ых, уже должен быть. Найдёшь там место для ночёвки.
Из сереющей мглы к нам вылез Орлов. Он тоже дышал как паровоз. Как мы с Прапором.
– Ты. – Хайретдинов ткнул пальцем в грудь Орлову. – Ты за ним. Останешься на месте ночёвки, будешь голосом подавать нам сигналы. Ы-ы-ы-ых, в темноте. Только не ори очень громко.
– А-ха. – Выдохнул Орёл и, не снимая вещмешка, полез по крутому склону на карачках вслед за мной.
На хребет мы с Орлом выползли в плотной темноте. Место для ночёвки, казалось, ждало нас специально. Мы, пыхтя и кряхтя, вылезли между скал на хребет, уткнулись в площадку, поросшую мягкой травой. Скалы окружали эту площадку почти кольцом. Более удобного места для ночёвки было невозможно придумать. Оставалась одна небольшая проблема – мины. Потому что сразу после водопоя, сразу после лунок с последней водой, в наше поле зрения постоянно попадали красные армейские пластиковые флажки. Ими сапёры обозначают обнаруженные взрывные устройства. Потом эти устройства либо разминируют, либо уничтожают накладным зарядом. Соответственно, флажок вынимают из земли и уносят с собой. То есть, пока флажок стоит, то и мина тоже стоит.
В общем, насмотрелся я за день подъёма на флажки, распереживался. Решил, что не хочу садиться попой на мягкую пушистую травку. Потому что я бы, на месте душманов, закопал под траву мину ПМН для непрошенных гостей.
– Может гранату на полянке жахнуть? – Тяжело дыша, выдавил из себя Орёл.
Видимо,
– Жахни. А наши услышат и начнут стрелять. И духи услышат. И тоже начнут стрелять. – Я вытащил из пулемёта шомпол, начал методично, медленно и плавно вводить его под углом 45 градусов в почву с травой. С таким расчётом, что если в мягкий грунт установлена нажимная мина, то я постараюсь попасть ей шомполом в корпус, а не в нажимную крышку. Если не проверить площадку и привести сюда всю группу, то – что будет? Что будет, если мина сработает в толпе из десяти человек? Лучше уж я осторожно прощупаю, а потом доложу командиру. Меня же на разведку послали. Значит, результаты разведки будут на моей совести.
– Ну ты, всё-таки, дурак. Хоть и в институте учился. – Орёл стоял внизу, под площадкой. Стоял так, что над травой возвышалась только его голова. Он вертел этой головой, смотрел в сгущающейся темноте на мои руки.
– Башку убери. Если под шомполом сработает мина, то мне оторвёт руку. А тебе голову. Без каски придётся дослуживать.
– А мне – без разницы. Если оторвёт хоть что-нибудь, то я жить не буду. Застрелюсь.
На наше счастье почва была мягкая, в ней не оказалось ни мин, ни камней. Не представляю, как я в темноте отличал бы мину от камня. Шомполом в почве? При полном отсутствии опыта. Но мне в этот раз повезло. Нам всем повезло. Мин и камней не оказалось. Буквально за пять минут я управился с прощупыванием площадки, выбранной для ночлега.
Стоя на карачках, я поорал вниз Хайретдинову, что нужно подниматься. Протянул Орлу руку, чтобы затянуть на площадку его вещмешок. Затянул. Вещмешок оказался на удивление лёгким.
– Орёл? Ты с пустым вещмешком, что ли, сюда забрался?
– Отстань. Моя жрачка. Хочу несу, хочу выбрасываю. Я выбросил. Лучше три дня посижу голодный, чем сдохну на подъёме.
– А патроны? Тоже выбросил?
– В ящик обратно выложил, на строевом смотре. Десять пачек себе оставил, а остальное выложил. Нам всё равно на вертолёте привезут скоро.
В тот вечер я в первый раз поймал себя на мысли, что совершенно не понимаю жизнь и людей. Как можно?! Как так можно?!! Десять пачек содержат 300 патронов. Для пулемёта, у которого темп стрельбы 600 выстрелов в минуту! Что такое 300 патронов? При практической скорострельности 140-150 выстрелов в минуту пулемёт останется без боеприпасов на третьей минуте боя. А помощь нам обещали через 48 часов. Что ты будешь делать двое суток? Прикладом отбиваться от душманов? Что у людей происходит с головами? Что за процессы в тех головах? Детский садик там до сих пор играет, что ли?
Слез я с площадки в полном офигении, пошёл вниз за своим вещмешком. Ну, как «пошёл»? Ехал в темноте на заднице, петлял между скал и валунов. Ногами упирался в почву, ладонями тоже в почву, возле задницы. Так и съезжал вниз.
Вещмешок я нашёл на том месте, где оставил. В глубине души я рассчитывал, что мои товарищи подтянут его хоть немного вверх. Но этого не произошло. Это были глупые наивные мечты, не основанные ни на чем.
Возле моего вещмешка сидел Миша Мампель, подавал мне, как это называется в армии, «сигналы голосом». А если сказать по-русски, то он негромко матерился и сообщал мне: