Зубы настежь
Шрифт:
Воевода сказал предостерегающе:
– Нет.
– Почему? – не понял я.
– Рано.
– Как же рано, – пробормотал я. – Она ж вся покрыта пылью... И не ела уже дня два... Бедный ребенок...
– Если хочешь спасти, – буркнул он с равнодушием прошедшего по жизни человека, который видел как горят города, чума сжирает население с тысячами подобных сироток, знает как эти детишки мрут при каждом недороде, засухе, в половодье, – то дождись зимы.
– Зимы? – ахнул я.
– Да. Самых лютых морозов.
– Она ж не доживет до зимы!
– Доживет! – сказал он равнодушно. –
Девочку миновала наших коней, конец огромного платка волочился по земле, оставляя в пыли след, словно проползла худая змея.
– Рождественская сиротка, – пробормотал я. – Бедный ребенок...
– Бедные дети, – согласился он равнодушно.
В той сторону, куда он вперил взор, по дороге шла точно такая же сиротка, только платок на ней был совсем серый, потерявший цвет, но с такими же дырками. А дальше угадывались их целые стайки, группки,
По обе стороны дороги стояли стены темного как ночь леса, а еще чаще дорожка вовсе ныряла в такие чащи, что приходилось ехать по одному. Лучники держали стрелы наготове, а мужчины не выпускали из рук мечей. Из темной чащи то ли дело доносился рев туров и зубров, словно под землей гремел тяжелый гром, из кустов сверкали глаза волков и неведомых зверей. Воевода все напоминал, что опаснее волков и странствующих отрядов орков вольные рыцари, чьи небольшие замки высятся то здесь, то там, с высоты холмов как орлы наблюдали за окрестностями. Правда, во время последней войны артане с их доблестным королем Додоном разрушили большую часть этих крепостей, но за всем не уследишь, а достаточно сильные разбойники заново отстраивали эти замки. В этих краях путникам всегда надо быть начеку, а после заката солнца, так и вовсе в этих краях устраивались на ночлег в кольчуге и не выпуская из рук оружия.
Однажды деревья отступили за наши спины, а мы выехали в широкую долину. В двух верстах поднимался, окруженный мощной крепостной стеной, высокий замок. Со всех четырех сторон высились опасно тонкие в сравнении с его суровой мощью башни, не то сторожевые, не то магячьи. На шпилях весело трепетали по ветру красные прапорцы, в окнах-бойницах поблескивали не то инструменты магов, не то начищенные доспехи стражей.
Прапорцы трепетали в самом деле весело и задорно. Я смутно удивился, что ветер вроде бы в спину, вот как конский хвост задувает, а прапорцы почему-то трепещут справа налево, потом сообразил, что так красивше, ведь приземленные законы физики или целесообразности не очень-то разгуляются в прекрасном мире магии.
Дорожка повела в сторону замка, затем раздвоилась, одна веточка так и потянулась к воротам, а другая резво побежала дальше, где за полсотни верст блестели крыши другого замка, еще крупнее, на высоком холме.
Я поинтересовался:
– Но откуда все это?
– Что? – не понял воевода.
– Ну, еда, питье, одежда, кони, замки... Чтобы прокормить одного феодала, нужно с десяток простых крестьян. Как и на любого ратника, кузнеца, стража ворот... Здесь, в этом замке, не меньше сотни...
– Триста пятьдесят человек, –
– А челядь есть?
– А как же! Повара, конюхи...
– Челядь хлеб не выращивает, – прервал я. – Чтобы прокормить этот замок...
– Замок?
– Ну, пусть людей в этой крепости, нужна целая армия селян, что пашут, сеют, разводят скот, пригоняют в замок... Но я не увидел ни единой хатки простого люда!.. Не увидел огромных засеянных полей, без которых просто не жить этим могучим замкам...
Воевода посмотрел на меня с великим отвращением, словно вместо мускулистого дурака-варвара, такого понятного и потому приятного, увидел мудрого мыслителя-зануду:
– Да кто на это обращает внимание?
Я вздохнул, трезвея:
– Ты прав.
– Это не наше дело, – напомнил он.
– Согласен, – сказал я.
Когда замок остался за спиной, я поехал прямой и с глазами на далекой линии горизонта, страшась оглянуться еще больше, чем жена Лота: а вдруг увижу нечто хуже, чем огненный дождь? Пустоту?
Глава 25
По синему небу медленно двигались кудрявые как барашки, подсвеченные оранжевым, облака. Звонко пел жаворонок, а когда я пытался его рассмотреть, взгляд зацепился за парящего в высоте орла. Неподвижный, словно нарисованный на синем куполе, как в церквях рисуют парящих ангелов, он, как мне показалось, не столько высматривал зайцев или кроликов, сколько следил за нами.
Послышался настигающий звон подков. По легкому стуку я определил, что меня догоняет легкая как зайчик игрушечная лошадка. Нахмурился, женщина – враг природы, красивая – вдвойне, но деться некуда, терпеливо ждал. Краем глаза видел как рыжая лошадка принцессы резво пошла рядом, а сама прекрасная Грюнвальда, красивая и легкая, даже привставала на стременах, чтобы выглядеть выше.
Она смотрела вдаль, я видел ее точеный профиль, но тоже смотрел вдаль, и со стороны мы классически подходили под определение влюбленных, что смотрят не как бараны друга на друга, а вместе в одном направлении, конечно же – общего светлого будущего.
Все-таки ее классический профиль с точеным носиком, тугой по-детски припухлой щекой, просто завораживал, Я поймал себя, что уже смотрю не вдаль, как надлежит настоящему мужчине, а как ненастоящий пялюсь на нее, не могу оторваться, смотрю и смотрю. Она взглянула несколько удивленно, бесцеремонный варвар истоптал ее взглядом, щека слегка порозовела.
Длинные густые ресницы, изогнутые как самый высокогорный трамплин для прыжков, бесценные для жизни в песках, служили бы прекрасной защитой от летящего в лицо песка, сейчас несколько нефункциональны здесь... да-да, нефункциональны, напомнил я себе. И эта эффектная загнутость ресниц... она крайне необходима для жизни кочевника, когда просыпаешься со смерзшимися ресницами, но зачем во дворце, когда вокруг сотни слуг и служанок?
Она ощутила, что мой взгляд потвердел, изменился. Ее тонкие, черные как ночь брови взлетели в удивлении, а зрачки расширились. Я с трудом отвел взгляд, на моей дубовой варварской роже, надеюсь, мало что изменилось.