Званый ужин в английском стиле
Шрифт:
Амалия вздохнула.
— Это было самоубийство? — спросила она. — Вы уверены?
— Он оставил записку, — сказала Антуанетта.
— Записку? — поразилась Амалия. Она отлично помнила, что при теле не было найдено никакой записки.
Антуанетта робко покосилась на нее, полезла в сумочку и извлекла оттуда смятый клочок бумаги.
— Вот… Я послала хозяина дома за полицией, а когда он ушел, забрала ее, спрятала.
— Почему? — резко оборвала рассказчицу Амалия. — Вы хотели, чтобы в самоубийство художника не поверили? Хотели выдать происшедшее за убийство?
— Скажите, что он написал? — вдруг
Амалия пристально взглянула на девушку и разгладила листок. Косые строки, неразборчивые буквы… Тот, кто писал их, явно находился в состоянии сильного волнения.
«Всем, кому это интересно. Я ухожу из жизни по своей воле и прошу никого не винить в моей смерти. В конце концов, никто не виноват, что у меня нет таланта.
Мама, прости меня.
Антуанетта, возьмите любые мои работы, какие сочтете нужными. Остальное сожгите».
Амалия перевела текст предсмертной записки сидевшей напротив молодой женщине. Та разрыдалась.
— Значит, он все-таки помнил обо мне! Он меня не забыл!
Она достала платок и утерла слезы. Вид у нее был жалкий и несчастный, и хотя совсем недавно Антуанетта убила двух человек, Амалия поймала себя на мысли, что жалеет ее.
— Так зачем вы спрятали записку? — спросила она у дочери хироманта. — Рассчитывали бросить подозрение на графиню Толстую?
Лицо Антуанетты исказилось ненавистью.
— Если бы мне это удалось, я бы считала себя счастливейшим человеком на земле, — бросила она. — Я распускала о ней слухи, заставила даже хозяина квартиры дать показания, что тот видел графиню накануне смерти художника. Но она была слишком богата, чтобы ее могли начать подозревать по-настоящему. Правда, из Италии ей все равно пришлось уехать.
— Что было дальше? — спросила Амалия.
Антуанетта стиснула руки, как на исповеди.
— Когда я вернулась в Париж, отцу не надо было даже смотреть на мою ладонь, чтобы понять, что случилось, — сказала она. — Он повез меня в Ментону, но мне было все равно. Я словно оцепенела. В Ментоне он хотел посоветоваться с доктором… — Девушка поморщилась. — Отец не очень хорошо себя чувствовал, но ведь он всю жизнь зарабатывал тем, что говорил людям об их будущем, поэтому, когда ему предложили очень выгодные условия в России, сразу согласился.
Амалия метнула на нее быстрый взгляд.
— Ваш отец был в курсе, кто был приглашен на вечер в этот дом? — спросила она.
— Точно я не знаю, — нерешительно ответила Антуанетта, — но, наверное, да, потому что настоял на том, что мне не надо приходить сюда. Отец… — Она закусила губу. — Отец сказал, что управится один, и велел мне ложиться спать. Но я не смогла заснуть, все смотрела на часы, а его не было. В конце концов я оделась и поехала сюда.
— И вы сразу же увидели среди гостей графиню Толстую, верно?
— Да. Я узнала ее по тому портрету… по последней работе Алеши. Мы ведь с ней никогда не встречались. А она не знала, кто я. Потом вы мне сказали, что мой отец убит. Ужасно! Каждый раз, когда графиня возникала в моей жизни, я теряла тех, кто мне дорог.
— И вы захотели отомстить за художника?
— Я подумала об этом, — призналась Антуанетта. —
— Почему вы выбрали ружье? Ведь от него столько шума…
— Понимаете, я не хотела убивать ее исподтишка, как убили моего отца… Алеша застрелился, и графиня тоже должна была умереть от огнестрельного оружия. Мне показалось, так будет справедливо. Она красила губы перед зеркалом, когда я вошла. Я собиралась сказать, за что ее убиваю, чтобы она знала, но у меня не было времени, к тому же графиня могла закричать… Я просто выстрелила — и все.
— Зачем вы убили адвоката?
— Я не хотела… Графиня была мертва, я сразу поняла. И побежала прочь из комнаты. Но заблудилась, дом ведь незнакомый… и один человек все-таки увидел меня. Тогда я…
Она умолкла.
— Почему вы не бросили ружье сразу? Ведь так было бы гораздо проще.
Антуанетта подняла на Амалию глаза, казавшиеся огромными на вытянутом, изможденном лице.
— Проще? Не знаю… В те мгновения я плохо соображала. Больше всего боялась, что меня найдут там. Мне хотелось убежать… неважно куда… Но получилось только хуже. Я была уверена, что мое отсутствие уже заметили, что меня сразу разоблачат… Но все сложилось совсем иначе. Потом я заметила, что испачкала руки, и вымыла их. Если бы не ваш друг…
— Мне все ясно, — кивнула Амалия. — Только одного я понять не могу. Вы говорите, что ваш отец никогда не ошибался в своих предсказаниях. Но получается, что он не смог предвидеть свою собственную судьбу и пришел в дом, в котором его убили. Или причина проста и очевидна — сапожник без сапог?
Антуанетта покачала головой:
— Вы полагаете, что на свете нет ничего страшнее смерти? О нет, сударыня… Есть вещи, которые неизмеримо хуже, чем она.
— Боюсь, господин Марсильяк с вами не согласится, — вздохнула Амалия, поднимаясь с места. — Аполлинарий Евграфович! Мы закончили. Да, вот один документ… Полагаю, он может быть вам интересен, хотя к делу прямого отношения и не имеет. — Баронесса протянула следователю предсмертную записку художника. — Таким образом, два убийства, имевшие место в этом доме, можно считать раскрытыми. Осталось лишь одно, и, учитывая обстоятельства, могу сказать, что именно оно окажется самым сложным.
Глава 30
Ночь уходит
— Она призналась! — объявила Евдокия Сергеевна, отодвигаясь от стены.
— Кто бы сомневался, — хмыкнул композитор.
— Значит, действительно она убийца? — мрачно спросил доктор. — А я надеялся… — он не договорил и лишь безнадежно махнул рукой.
— Как все ужасно! — проговорила Анна Владимировна, и ее глаза увлажнились. Она вытащила платок и промокнула их.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел Марсильяк в сопровождении баронессы Корф. Его засыпали вопросами, и следователь терпеливо на них ответил.