Звенья и зёрна

Ковальджи Кирилл Владимирович

* * *

Является гений когда — обычно тогда и не узнан. — Звезда через светогода… — Возможно, но все-таки грустно.

* * *

По генам, по снимкам рентгеновым, по анатомическим данным нет разницы между гением и графоманом…

* * *

Средние стихи неинтересно сочинять. Печатать их легко.

* * *

Кому эстетство, кому

естество… по какому ведомству ведовство?

* * *

Вчера стихи писали грозно, сегодня пишут их красиво. Подумаем о завтрашних стихах.

* * *

Сойди с горы, сними венец свой горделивый — несчастный и счастливый, как человек с людьми.

* * *

Таланты — варианты, а гении — мутанты.

* * *

Напрасно в предчувствии гроз столичные стонут витии: не в Риме родился Христос, помазанник периферии!

* * *

Где находится инферно, преисподняя? — Наверно, примостился ад хитро меж асфальтом и метро.

* * *

Твой дом не на земле, а на другом жилище, над потолком не солнце, а соседи, перед окном не горизонт, а дом… И поделом.

* * *

Я обнимаю их, утешаю, родители стали детьми.

* * *

В несодеянном каюсь…

* * *

Молодость вторая у сорокалетней… Будет только старость первой и последней.

* * *

И я скользнул по разным странам, как отраженье по стеклу…

* * *

Поэзия уходит с площадей, расходится без шума по квартирам, чтобы взойти через сердца людей мерцающими звездами над миром.

«Там жили поэты…»

Живут здесь поэты. Народ не простой, сплошная наглядность удачи: не косы, не тучки, не век золотой, а премии, звания, дачи…

* * *

Материшься в этой компании, обсуждаешь доклад в другой, замолкаешь в кругу мироздания, где Данте, Шекспир, Толстой…

* * *

Талантом дерзким превозмог ты миф, где аист и капуста, и сдал в музей киноискусства последний фиговый листок.

* * *

Кружится легкий осенний лист, — кем он приходится дальней звезде? «Здесь и сейчас!» — говорит дзен-буддист, поэт переводит: «Всегда и везде!»

* * *

Ночь

в лесу! О, как ты хороша! Сердцу больше ничего не надо, только б слушать, слушать не дыша шорохи и шепот снегопада.

«Где плоть философии серой?..»

* * *

Где плоть философии серой? Где кровь бестелесных идей? Народы прощаются с верой, Поэзия — веры прочней. Поэзия — мать мифологий, И музыка мира — она. Тогда лишь бессмертны боги, Когда в поэтическом слоге Скрепляются их имена. Не чудом ли величайшим Поэзия людям дана? Она непочатою чашей И неосушимой до дна, Щедрейшая, ходит по кругу — Чем больше ты делишься с другом, Тем больше с тобою она.

Сонет с анаграммами

От чуда отправляются на дачу, Торги сокрыты в прелести гитар… Я не хочу, я все переиначу — Кентавр преобразуется в нектар. Слова сулят негаданные встречи, И шепчет страсть про старость, и пчела Печали жалит согнутые плечи, Из чрева дней сосет мое вчера. Перетасуй провидческие звуки: Русалки промелькнут на дне разлуки И ласку ловко превратят в скалу… Но не спеши волхву воздать хвалу. Все это блажь. И шутовские муки. Клочки стихотворенья на полу.

«Умножайте прекрасное!..»

* * *

Умножайте прекрасное! Мы не праздные бражники, мы, заслуженно празднуя, перемножить стараемся праздники. Умножайте прекрасное! Размножайте пластинки Бетховена, в массы — массу искусств от Некрасова до Пикассо (для самых подкованных). Умножайте прекрасное! Только вот не до степени вредности, и Джокондами не забрасывайте, потому что прекрасное — в редкости! Потому что прекрасное прячется, если слишком оно увеличится, потому что строптивое качество переходит обратно в количество!

Гений среди нас

— Кто масштабы сумел перепутать, сделал, чтоб, неприметен и сер, лилипутом среди лилипутов заколдованный жил Гулливер? — Но величие чуждо гордыни! Сам Господь нам пример показал и в несчастное общество сына, Бога среднего роста послал!

«— Прекрасное, как крест на храме…»

* * *

— Прекрасное, как крест на храме, — не для того, чтобы руками хватать, а чтобы в высоте рассвет на золоте лучами играл… — Зачем же в простоте сидит ворона на кресте?