Звенья одной цепи
Шрифт:
Она-он ведь уже немолода. Для прибоженного, конечно. Сколько они живут? Около тридцати лет? Очень похоже, что Марис как раз приближается к окончанию этого срока, а значит, ничем не рискует. Выполнит поручение – хорошо. Не успеет выполнить? Тогда двуединое божество примет ее душу и тайное знание о том, что из кумирни на белый свет выпускают только смертников, останется тайным. Тьфу.
Я хоть и рано поднялся с постели, устроенной прямо на полу, но, когда спустился в трапезный зал, многие столы уже были заняты отчаянно зевающими купцами, и уделять внимание завтраку оказалось
Слава Божу, искать что-то определенное не требовалось, достаточно было отметить, какие чувства обуревают каждого из купцов. Вон тот, к примеру, рассеянно постукивает кончиками пальцев по столу, значит, ждет важных для себя известий, а свою окончательную цену устанавливать помедлит. Этот, наоборот, азартно потирает ладони, стало быть, намерен устроить большую игру. Глядящий на соседей спокойно и чуть высокомерно, скорее всего, настолько уверен в качестве своего товара, что не снизит цену ни на монету от уже заявленной. Правда, все эти наблюдения хороши только для черновика решения, а чтобы узнать подробности, каждого из завтракающих придется сопроводить на рынок и увидеть уже в действии. Нудное занятие, нагоняющее зевоту надежнее, чем недосмотренный сон, вот что такое наблюдение. Правда, и выслеживать – ненамного веселее.
К тому моменту, когда трапезный зал опустел, мои глаза отчаянно слезились и болели, ехидно напоминая, что теперь возможности плоти и духа стали намного ограниченнее. Поэтому пришлось прикрыть веки, дабы обеспечить зрению хотя бы маленькую передышку, а как только жжение наконец поутихло, оказалось, что за столом я нахожусь уже не в одиночестве.
Он и подошел неслышно, и лавка под его весом не скрипнула, словно побоялась выдать пришельца. Молодой человек. Очень молодой, темноволосый, с печальным лицом и скучающим взглядом. Пока еще не раздавшийся вширь и чуть угловатый, но если тело прямо-таки кричит о юности и неопытности, то выражение лица заявляет о совершенно противоположном. Так смотрят люди, обладающие силой, неважно откуда взявшейся и чем подкрепленной. И именно так они одеваются: неброско, небрежно, даже неряшливо. В конце концов, кто из мышей посмеет заявить коту, что тот недостаточно чисто умылся?
– Доброго дня, милейший.
– Доброго.
И заговорил он со мной, как с последним служкой, а подавальщиков из зала вдруг словно метлой повымело. Что ж, значит, мои предположения вполне верны.
– Как вам нравится город?
Не самый подходящий вопрос для раннего утра и беседы за столом. Впрочем, это ведь я пришел завтракать, а не незнакомец.
– Такой же, как и все прочие. На первый взгляд.
– А на второй?
В другое время я бы с удовольствием поддержал предложенную игру, постаравшись выудить из собеседника сведения, которые он сам предпочел бы сохранить в тайне, но заботы Блаженного Дола настойчиво звали меня на рыночную площадь.
– Я должен был увидеть нечто особенное, верно?
В светлых глазах юноши мелькнуло удивление. Эх, не надо было так сразу и прямо! Теперь он насторожится и будет прав.
– Грент – вольный город.
– Об этом мне уже
– И видимо, рассказ был слишком короткий.
Находись мы в Веенте, на груди моего собеседника непременно сияло бы, по меньшей мере, серебряное звено, принадлежал бы он к Цепи надзора или миротворения и допрашивал бы меня, чтобы установить причастность к…
Хм. Кажется, я знаю, кто ты, парень.
– Надеюсь, вы окажетесь настолько любезны, что расскажете больше.
Если он и понял, что его раскусили, то не подал виду. А может быть, ему было искренне все равно, как и что думает о нем заезжий чужак. И пожалуй, второе стояло намного ближе к истине.
– В вольном городе и люди живут вольно.
– Это я видел воочию. Еще вчера. Прямо посреди улицы.
Он чуть приподнял брови, однако вместо расспросов продолжил:
– Но когда каждый свободен в своей воле, рано или поздно кто-то посягает на чужую свободу.
Верно. И я не представляю, парень, как ты и твои помощники со всем этим управляются. Это же полный разброд и шатание, а не город! Или здесь все же действуют хоть какие-то правила?
– Да, такого поворота событий трудно избежать.
Незнакомец вздохнул, на сей раз с видом человека, по-настоящему измученного каждодневными делами:
– Поворотов слишком много. Потому их никто и не избегает.
Любопытно. Что-то новенькое в градоуправлении.
– И что же происходит, когда…
– Когда воли разных людей сталкиваются между собой? Как правило, кому-то приходится уступить.
Ну да, разумеется. Кому-то более трусливому, более слабому или менее удачливому. Как и везде, просто в прочих городах заранее известно, кто уступит. Известно и подробно записано в главном городском уложении. Золотыми буквами.
– И конечно, этот кто-то уступает неохотно?
– Когда как. Но один раз отступив, в другой всегда можно ударить первым и победить. Правда, для победы требуется кое-какое условие. Пустяшное, но все же…
– Условие?
Он посмотрел на меня еще скучнее, нежели раньше:
– В вольном городе Гренте можно всякий раз поступать как душе угодно. Но лучше позаботиться о том, чтобы у проявлений твоей воли не было свидетелей. Или чтобы свидетели подтверждали твою правоту.
Намек ясен.
– А что случится в противном случае?
Юноша задумчиво перевел взгляд на недоеденное содержимое моей тарелки:
– За причинение вреда приезжему – выдворение из города вместе с пострадавшим. За причинение вреда жителю города – виселица. – Он немного подумал и добавил, видимо, на тот случай, если собеседник вдруг оказался туповат: – Любого вреда.
Вот так, простенько и душевно. Что же получается? Прежде чем распускать руки, нужно узнавать, кем является твой обидчик, чтобы, не дай Бож, не распрощаться с жизнью за простую оплеуху? Сурово. Действенно ли? А кто их знает. Но то, что все неприглядные дела здесь творятся подальше от любопытных глаз, ясно вполне.
– Спасибо за предупреждение.
Он равнодушно кивнул и поднялся на ноги.
– Надеюсь, на сем наше знакомство с вами окончено.
Да оно и не начиналось. Или я что-то упустил?