Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы
Шрифт:
20 ноября 1256 г. его последний глава сдался на милость Хулагу-хана, а 19 декабря после непродолжительной осады покорилась и крепость Аламут, одно имя которой наводило некогда ужас.
В последующие столетия низариты были вытеснены в Индию, где образовали мусульманскую касту ходжа, члены которой отличаются исключительно мирным нравом и заняты преимущественно торговлей, и в горы Бадахшана и Памира. Во время присоединения Средней Азии к России памирские низариты представляли собой не склонное
Суть их веры: «Люди должны быть как братья, друг друга не обижать. Важно быть добрым, честным. Обряды: посты, молитвы, праздники — не важны…».
Граф Бобринский отмечал у памирских исмаилитов отсутствие фанатизма в общении с христианами и стремление сблизиться с русскими, в которых они видели своих защитников и покровителей.
Часть доктрины низаритов — пренебрежение внешней, обрядовой стороной религии, осталась прежней, но методы насилия и террора, к которым они прибегали в отношениях, в первую очередь, с мусульманами, не разделявшими их воззрений, коренным образом переменились, ибо представляли собой непродолжительную и случайную флуктуацию в почти тысячелетней истории этого направления в исламе.
Убийства десятков высокопоставленных государственных деятелей — в том числе государей, свидетельствует о появлении принципиально нового способа достижения политических целей. Именно это дает основания относить практику ассасинов к терроризму.
Они наносили «точечные удары», террористы 21 века организуют массовые убийства. Это вызвано разницей технологических возможностей.
Глава 45 7
Как всё просто!
У меня есть цель. Безусловно — благая. «Белоизбанутость» всея Руси.
Вам нравится «слеза младенца»? Точнее: сотня тысяч детских трупиков? Ежегодно? В этой стране, которая «Святая Русь».
Для «белоибанутости» нужна база. Обученные люди, материалы, технологии, деньги… База — Всеволжск.
Необходим максимально быстрый рост Всеволжска. Каждый день задержки — сотни трупиков. Каждый день. Там, на Руси.
Для роста нужны ресурсы.
Главный ограничитель роста — люди. Скорость, с которой средневековые аборигены могут измениться, могут стать «моими людьми». Впитать в себя мои ценности. Цели, стереотипы, навыки, знания…
Все остальные ограничители — обходить или уничтожать.
«Всё что есть — нужно съесть».
Максимум того, что может «переварить» община «без рвоты», без вреда для себя — должно быть.
Хлеб — обязательно.
На пути роста возникло препятствие — рязанский князь Глеб.
Тут не обычное для средневековья «пощипывание» феодального соседа — набег, полон, хабар, добыча. Он не просто жадный мироед-кровосос, он… исчадие диавольское! Он не просто у меня серебрушки тянет — он лишает «Святую Русь» её будущего, её детей!
Он этого не понимает. И не поймёт. Потому что не хочет.
Отчего во мне пробуждается
Короче: кипит мой разум возмущённый.
«И в смертный бой идти готов».
В «смертный» — для Глеба, естественно.
Глеб — и сам такой, и весь род его такой. Они там все такие!
Дальше у них будут: междоусобица между его сыновьями после смерти Глеба во Владимирской тюрьме. Бойня, которую устроят его внуки на съезде в Исадах, пытаясь разделить наследство его сына Романа, умершего после освобождения оттуда же, из «Владимирского централа», закончившаяся гибелью шести из них. Сбежавший в Степь и сошедший там с ума после общения с Батыем — один из внуков-убийц.
Несчастливый род. Вздорный. Неадекватный. Гнилой.
Я не могу переубедить Калауза. Я не могу заставить его. Остаётся переменить. Тайно — чтобы ответки не прилетело, и быстро — хлеб нужен в два месяца.
Как?!
Война? — Невозможна.
Восстание? — Долго.
Заговор? — Долго, дорого, нереально.
Что остаётся? Потерпеть? Помолиться? «Господь поможет»?
Ну, мрут детишки. В святорусских душегубках. И прежде мёрли. И впредь мереть будут. «На всё воля божья». Чего ты, Ванька, дёргаешься? Поставь к чудотворной иконе свечку трёхпудовую. Глядь — и полегчало. И придёт к тебе умиление и благорастворение. И прослезишься ты. В радости воспарения.
А как вам такое:
«Господь слышит тех, кто кричит от ярости, а не от страха»
Я не кричу. Пока. Я просто громко думаю.
Воспоминание о Хасане ибн Саббахе заставило меня вспомнить об «индивидуальном терроре». Как о способе разрешения межгосударственных проблем.
Техники ибн Саббаха — не моё.
У него в основе — ложь. Обман его собственных людей. Убийство сподвижников. В ходе тех или иных «цирковых фокусов». Смертельное прыганье «верных» в пропасть. Чисто выпендривание перед гостями:
– А вот какие у меня шнурки дрессированные.
Я ценю своих людей. В них — кусочки моей души. Мне себя жалко. «Жаба» не позволяет использовать их жизни как расходный демонстрационный материал.
Я ж — гумнонист и общечеловек! Не могу смотреть на «своих людей» как на бумажные одноразовые салфетки.
Забавно. Получается, что попандопуло, «нелюдь» — более человек, чем мусульманский имам?
Ещё. Я — атеист. В душе. И старательно избегаю воспитания религиозного фанатизма в своих людях.
Мне это противно. Безусловная преданность — опасна. Для меня: я же знаю, что ошибаюсь. Имитация загробного блаженства — омерзительна.
«Лжа мне — заборонена».
Но кроме идеи бога у человека есть и другие смыслы. За которые стоит убивать и умирать.
«Я по совести указу
Записался в камикадзе
…
Есть резон своим полетом
Вынуть душу из кого-то,
И в кого-то свою душу вложить.