Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы
Шрифт:
А оно нужно? В смысле — оптимально?
Родовая структура здешнего общества, кровное наследование власти — требовали рассматривать всех, окружающих «лишний реал», как его сообщников. Соратников и продолжателей. Как, если не главные цели, но допустимые, часто — полезные, отходы акции. «Они там — все такие».
Человек, ставший моим врагом, становился «источником несчастий», «проводником смерти». Люди, окружающего такого, чувствовали себя в опасности и разбегались.
Хасан
Глава 45 8
Это меняет… аранжировку.
Я изложил Точильщику план операции, получил кучу возмущённого пыхтения в ответ. И пару толковых замечаний. Подправили, ещё раз прошлись по шагам.
– Так… э… а я чего делать буду?
– Самое главное — нести ответственность. И спасать положение. Если потребуется.
За день до выхода он привёл ко мне «дуру рязанскую».
Молодая девушка. Виноват — бабёнка. Со следами уже былой красоты на лице и красными от стирки руками. О Точильщике она знает, что из давних слуг моих, хоть и не самого ближнего круга.
Разговаривал он с ней по-доброму. Толковал, что шлют, де, в Рязань по делам торговым. Потому и интересуются — как оно там… Услыхав её грустную историю, проникся сочувствием. До такой степени, что рискнул привести бедную беглянку к самому Воеводе просить совета. Вдруг «Зверь Лютый» снизойдёт, поможет страдалице в делах её сердечных.
– Ты, говоришь, более всего хочешь вернуть своего дьякона-изменщика? С ним вместе быть?
– Да! Господине! Вася — хороший! Только ему совсем голову задурили, всяких сказок про меня наплели! Оболгали-ославили!
– Мда… Есть у меня средство. Редкостное. Дорогого стоит. Кабы не вот он, проситель за тебя (я кивнул в сторону скромно сидевшего на краешке лавки Точильщика)… Лады. Про эманацию спиритус санти слышала? Э… как же это по-русски… гипотетическая часть пробабилитной субстанции святого духа. Как оно ко мне… тебя не касается. Средство такое… мало что дорогое, так ещё и капризное. Действует в святом храме, во время молитвы, при провозглашении великого славословия. Заставляет всякого вспомнить всю жизнь его. Все дела праведные и неправедные. Во всех грехах свершённых — покаяться. Очистить душу. И принять судьбу свою. По делам и вере своей.
Девка сидела, глупо открыв рот, впялившись в меня глазами, не дыша. Мне даже стало чуть стыдно. Но я продолжал.
– Как я понял, в несчастьях твоих участников трое: ты, да Вася твой, да князь рязанский.
– Не. Калауз — не…
– А по чьему приказу тебя плетями били?
– А… ну… да… Ещё пресвитер наш Кромский, отец Агафопод. Он Васеньку драл нещадно, за власы таскал, козлом блудливым и по всякому…
– Ясно. Как эманация силу свою явит, так Васенька твой раскается, поймёт неправоту свою насчёт тебя. И вы будете вместе. А князь с пресвитером тоже все дела свои неправедные вспомнят. И вам более препятствовать не будут. Гоже?
Девка, глядя на меня с совершенно зачарованным видом, быстро-быстро закивала. Я посмотрел на неё с сомнением. Она молитвенно прижала руки к груди, выражая полную уверенность и на всё, ради такого счастья,
– Тогда нужно чтобы все четверо собрались в одном месте в одно время. В храме господнем на молитву. А что ж это у нас будет?
Я раскрыл лежавший на столе месяцеслов.
– Праздник Воздвижения Животворящего Креста Господня. Из Господских двунадесятых. Подходяще. Моление будет. Всеношная. Успеешь?
Я повернулся к Точильщику. Шестьсот вёрст до Рязани — не ближний свет. Тем более — лодкой против течения. Девушка смотрела на него умоляюще. Следующий праздник такого уровня — на полтора месяца позже. «Введение во храм Пресвятой Богородицы» — в начале декабря.
Парень в сомнении покрутил головой.
– Далековато. Я-то думал с отсюда, снизу торг начинать. К верху бы уже и расторговался, лодка легче была б. А, ладно. Жалко. Чего девку лишний месяц мучить? Погоню вверх. А уж после сплавом пойду. А как это… ну… эманацию-то… как ею… ну…?
Девка в панике повернулась ко мне. Да, дура — не спросила как использовать редкостное средство. Вот бы Воевода такую редкость дал, а она… По глупости да незнанию, всё бы и в впустую…
– Как придёте в Рязань, идёшь в Кром. На всенощную. Пройти-то туда сможешь?
– Ась…? Эта… Ага! Меня тама вся стража в лицо знает! Я ж там живала! Я ж там всё-всё…!
– А его пропустят? (Я кивнул в сторону Точильщика)
– Э… не… хотя… Всеношная же… Кто стоять у ворот будет…
– Ладно. По месту решите. На службу идёшь к концу. Но не к самому. Вечерю и утреню пропускаешь. Три звона колокольных — ждёшь. Когда иерей, держа крест на голове, в предшествии твоего Васеньки со свечой, свершит вынос креста через северные двери, станет на амвоне и произнесёт «Премудрость, прости» — войдёшь в храм. Тихонько. Чтоб никто не увидал. Станешь в месте тёмном. Платком закутанная.
Врата храма в это время должны быть открыты. С другой стороны, необходимо уменьшить время её пребывания.
– Когда же иерей положит крест на аналой и начнёт петь: «Кресту? Твоему? поклоня?емся, Влады?ко, и Свято?е Воскресе?ние Твое? сла?вим», совершая троекратные земные поклоны вместе со всей паствой, тогда ты…
Я вытащил из-под стола квадратную стеклянную бутыль. Мои стекловары сварганили. На всех гранях — выпуклое изображение креста. Выдувается в форме без проблем. И забавная пробка — плотная, притёртая, с защёлкой.
– Ну-ка прикинем — как оно будет. Корзинку возьми. Вот ты идёшь с корзинкой. Кладёшь вниз сосуд. Сверху что? Хлебцы пресные? Строгий пост. Нельзя мясо, рыбу, яйца, молочное. Тебе, кстати, с сего дня — поститься. Вошла в храм. Платок ниже, по глаза, узел выше — под нос. Встала в уголок. Вон туда — темнее. Ваш Агафопод поёт: «Величаем Тя, Живодавче Христе, и чтим Крест Твой святый, имже нас спасл еси от работы вражия».
– Ой. У тя, Воевода, так похоже…
– Не отвлекайся. Возложил крест на аналой. Пошло: «Кресту? Твоему? поклоня?емся, Влады?ко…». Все встали на колени, крестятся. И — ты. Поклон земной. Берёшь из корзинки сосуд. Левой берёшь. Правой защёлку… Сильнее. Молодец. И широко разливаешь перед собой. Шире мах. Особенно — в сторону дверей. И в остальных твоих… крестников. Князя, Васю с Агафоподом.