Зверь лютый. Книга 24. Гоньба
Шрифт:
Азбука. Подобные слова наполняют труды отцов церкви и проповеди её служителей. Изо дня в день, в тысячах храмов по всей Руси и за её пределами.
«Да не оскудеет рука дающего!». В смысле: «да не опустеет рука берущего».
«Песенка велосипедиста» — «дай-дай-дай» — столетиями на разные голоса, на разных языках разносится над всем христианским миром. И — дают. За-ради спасения небесного, в страхе божьем.
«С приятностью монах исповедал,
Охотно прегрешенья отпускал.
Епитимья
Коль не скупилась грешника рука.
Ведь щедрые на церковь приношенья -
Знак, что замолены все прегрешенья,
И, покаянные дары приняв,
Поклялся б он, что грешник чист и прав».
Я тут вспоминаю Чосера, но на «Святой Руси» — также. Просто Нифонт Новгородский, описывая подобное, менее поэтичен и более зол.
Два обычных ограничения размера «приношения».
Жадность. Что есть, безусловно, смертный грех. Жадины пойдут прямиком в пекло. Но будут не гореть, а без конца драться в Круге Пятом с растратчиками:
«Им вечно так шагать, кончая схваткой;
Они восстанут из своих могил,
Те — сжав кулак, а эти — с плешью гладкой.
Кто недостойно тратил и копил…».
Странно мне. Я, по Данте, со своей плешью — должен быть транжирой. А по кулаку — скопидомом. И как же эти противоположности во мне сочетаются? Оптимально?! — Ваня, гордыню уйми, губу закатай.
Второе — нищета.
«О бедность, мать бесчисленных обид!
Тебе, морозом, голодом томимой,
Взывать о помощи мешает стыд.
Но так твои страданья нестерпимы…».
Попам — стыд не мешает. Не бедные? А иные люди готовы отдать и необходимое для жизни.
«Недаром мудрецы нам говорят,
Что смерть куда желанней нищей доли».
Но вымрут же! А с чего попы после жить будут? — Стадо надлежит стричь! Не доводя до падежа.
Следует напоминать, что и государство, и научно-технический прогресс могут функционировать только на основе стабильного прибавочного продукта. Все три сущности оказываются конкурентами в кормовой базе.
Здесь, вместо понятных жадности и нищеты, приёмы против которых за тысячелетие существования христианской церкви уже накатаны до автоматизма, типа: «как щенок, вокруг нее резвился», наместник епископа столкнулся с редкостью — с разделением функций владения и управления.
Так иногда бывает: тиун боярский не даёт чего-нибудь попу, поскольку майно господское, не его. Но купец-то всегда ведёт торг своим товаром! Даже если взято «на реализацию» — отчёт общей суммой по окончанию периода сделки. «Подношение», как и другие расходы на личные нужды — из общего объёма собственной прибыли.
Взял кредит на сто гривен, прикупил
У меня — не так.
Фактор — не купец, а приказчик. На «коротком поводке» — телеграф. Каждую неделю (гибель моих людей в Городце показала — частая связь необходима) гонит в центр полный отчёт: что почём продал, что почём купил. Это нужно для поддержания уровня запасов в факториях, для управления закупками — цены в соседних городках расходятся, иной раз, в разы.
Знать о локальных, сиюминутных «перекосах» рынков и не воспользоваться? Лодка с моим товаром идёт из пункта А в пункт В столько же, сколько и лодка любого купца. Но информация к моим людям приходит сегодня, а не «потом», как к остальным.
Конечно, смошенничать, обмануть — можно. Но на разовой сделке хороший куш, так чтобы на всю оставшуюся жизнь хватило, не возьмёшь. А система — видна.
Попытки бывают. Только куда ты побежишь? По Оке? Во всех городках — мои сигнальщики, которые сообщают о пропавшем. Местные воеводы такой розыск ведут с удовольствием. Краденного, вернее всего, не найдут. Да и самого человечка… «убит при задержании».
В Суздальском княжестве — слабее. В части информирования. А вот в части сыска… Боголюбский спуску не даёт.
— Не сыскал злыдня? Службу не правишь? Так нахрена тебе шапка боярская?
Факторы ведут себя… корректно. Получают дольку от прибыли, преимущественно — безналом, и живут на всём готовеньком.
«Всё вокруг — казённое, всё вокруг — моё». Но — ограниченно.
Это фактор наместнику и втолковывает.
— Я — не я, корова — не моя. А — господина моего. Ежели господин велит, то с превеликим удовольствием. А коли нынче надобно — купи.
Наместник епископский сперва шутить изволит, посмеивается. «Резвится как щенок».
— Не велика цацка, тебе не в натяг, а храму на пользу. Возьму-ка я штук несколько. Спишешь-спрячешь-обсчитаешь…
Идиот. Впрочем… двойная итальянская бухгалтерия… учёт в натуральной и денежной форме… корреспонденция в плане счетов… Откуда православному попу 12 века иметь об этом представление?
Хиханьки-хаханьки, взял елейники да пошёл, фактор не пускает, за рукава хватает. У пресвитера и взыграло, он уже и криком-руганью разговаривает, пихается-толкается.
«А впрочем, был силач, драчун изрядный».
Тут елейники выпали, разбились. Поп — в гневе. Начал фактора моего мутузить. Кликнул слуг своих. Стеллажи завалили, посуду побили, товары на пол покидали, порвали-поломали.
А чего ж нет? Какой-то купчишка безродный в занюханном городишке противу самого наместника епископского говорить смеет?! — В морду его, антихристову!
Однако же в фактории не один фактор проживает. Прибежали истопник с поленом да дворник с дубиной. И ещё там народец подвалил.