Зверь в Ниене
Шрифт:
Уже опустился вечер, Аннелиса забрала корову из стада и подоила, а беседа мужчин всё текла и текла неторопливо.
— Нас из города не попрут на ночь глядя? — спросил Петри.
— Не должны, — купец сам ходил в ночной дозор и знал, что гнать за ниенскую ограду надо только шастающих по улице посторонних. — Вы мои гости. Да и кто попрёт? Я со всеми договорюсь.
— Куплю… договорюсь… — пробурчала Лумиелла.
— Кушай тюрю, бабка, — оборвал её Петри.
— Маслица-то нет? — спросила она.
— Аннелиса, налей ей сливок, — распорядился Малисон. — И детишек не обойди, а то забыли их что-то.
Почивать
Ночью к нему пришла Аннелиса. Новый порядок, сложившийся не сегодня, теперь устоялся.
Пробудился купец от детских голосов. Сквозь дремоту блаженствовал он, думая, что о Ханне и Сату позаботится служанка, да приобнял тихо сопевшую Айну. Кошка Душка свернулась в ногах, и рассветное счастье было как раньше.
— А вот знаешь, что я думаю… — начал по-привычке купец.
Жена перестала сопеть.
— Что, голубь?
Малисона будто кипятком ошпарило. Он повернул голову. В его объятиях лежала Аннелиса! Но как, ведь служанка должна быть с детьми? Но дети есть. И что это за дети?
По всему телу разом выступил холодный пот. Жуткая открылась двойная подмена — Сатана подложил вместо жены служанку, а вместо детей… Кого?! В голове промелькнуло про лешего, который подкладывал в колыбельку полено, чтобы забрать младенца себе. Образ двух говорящих детскими голосами поленьев сверкнул и пропал. Купец проснулся.
Он каким-то чудом не заблажил со страху. Удержался в шаге от позора. Тут же сообразил и ответил обычным голосом:
— Думаю, что подыматься пора.
Пребывая в смятении, он оделся и, не помолившись богу, поспешил к навозной куче.
За завтраком и солдат, и старики посматривали на купца со служанкой по-новому. Когда Малисон с постояльцем отчалили к своим местам, солдат обронил:
— Так и женишься.
— Зато не скучно, — ответил купец. Остановился, достал кисет, угостил солдата табаком.
— Чужие ж дети, — сказал тот, высекая искру.
— И старший ещё, в деревне на хозяйстве остался, — твёрдым голосом дополнил Малисон. — И чего? Привык я к детям. Дом с детьми — базар, без детей — могила.
— Оно так, — солдат подал ему трут и потом раскурился сам. — Сила привычки.
— А у тебя есть?
— Нас дюжина у отца была. Бобыль я. Одному всегда легче.
Малисон сел в лавку, думая, что одному тягче. Что брата надо освобождать и сажать на подмену, иначе торговля простаивает.
В кирхе начались работы. На телеге Ингмар привёз плотника с сыном и всякие снасти по типу корабельных. Полдня ушло на то, чтобы разместить всё это по колокольне. Под крышей укрепили короткий брус — балку с блоком. Пропустили пеньковый фал и на том пошли на обед в «Медный эре» от щедрот фру Анны Елизаветы. Вернулись с парой мужиков из Спасского. Плотник с сыном забрались на крышу по лестницам с крючьями, подползли к шпилю и стали разбирать крепления. Накинули на горелую виселицу петлю. Ингмар с мужиками тянули конец, выбирая слабину. Плотники напряглись и вытянули крест из гнезда. Бережно спустили его по скату, зацепив другой верёвкой, которую обмотали вокруг шпиля. Ингмар придерживал свой такелаж в натяг, а потом принялся травить помаленьку. Деревянная буква «глагол» поплыла вниз. Мужики налегали на
Тем дело на сегодня и кончилось.
За ночь убитый крест подвергся набегам. Утром по пути в лавку Малисон подошёл к церковной ограде полюбоваться на кресты вблизи и с удивлением обнаружил, что старый весь изломали в тех местах, которые обскубала молния. На рынке только и разговоров было, кто сумел да сколько отщипнуть и куда пристроил частицы для успеха в ремесле и торговле.
Малисон аж призадумался, кто ошибся — он или люди? И действительно ли таким путём на землю сошел Сатана? И не сплоховал ли он сам, проспав возможность урвать кусочек освящённой самим Ильёй-пророком и основательно намоленной древесины?
Поминали Глумного Тойво, который прокрался со своим коротким пуукко к новому кресту, возревновав к мастерству Ингмара, но был вовремя застигнут Хенрикссоном и бежал, всего лишь раз получив по горбу.
Фогт Сёдерблум вызвал Малисона в ратушу на рассмотрение тяжбы тверского купца, у которого вышел крупный спор с Йорисом ван Хамме по поводу задержанного долга. Сетуя на издержки, которые понесёт торговля в разгар дня, Малисон вызвал мальчонкою Аннелису и строго наказал самой товара не принимать, а только отпускать по ценам, указанным книге учёта, в долг не торговать и проданное записывать. Черновая книга велась на финском, чтобы мог понять бобыль Яакко. Для проверки Аннелиса бегло прочла Малисону несколько строк, чем сильно удивила. Он знал, что служанка училась в церковной школе, но думал, что с тех пор разучилась, а у Аннелисы оказалась цепкая память.
И купец оставил лавку на неё. Событие в Ниене доселе невиданное. В лавке иногда сидели купеческие жёны, повязанные с собственником общим хозяйством и узами пред Богом и людьми. Мало кто осмеливался доверить ценное добро безрассудной бабе со стороны, проще было нанять чужого мужика, узаконенного договором.
Однако же фогт кивал ему с такой отеческой милостью, что мог выступить пастором на венчании.
С каждым шагом к ратуше Малисон укреплялся во мнении, что не только старики сочтут их мужем и женой, но к исходу дня и весь город.
«А ведь стоило только не помолиться с утра!» — ужасался в себе купец, но на сердце тлело, разгораясь, сладкое чувство предвкушения чего-то нового, многообещающего, неведомого.
Дела такого разбора рассматривал юстиц-бургомистр в одно лицо. В его комнате напротив стола встали купцы, сбоку примостился с бумагой нотариус, а переводчик встал по другую руку, и суд начался.
Говорили много. У каждой стороны было припасено изрядно доводов в свою пользу, так что им следовало бы излагать даже не стоя, а, по-хорошему, на одной ноге. Малисон переводил с русского на платтдойч, который понимали нюрнбержец и голландец, и обратно на русский, который мог понять тверитянин и, немного, Клаус Хайнц, привыкший к Малисону, но неспособный понимать тверской выговор купца.