Зверь
Шрифт:
— Шестнадцать дохлых кошек! — непроизвольно ругнулся военный министр, от удивления даже позабыв, где находится. — Странно слышать, как вы рассуждаете о целомудрии и невинности, Рокэ! По-моему, они волнуют вас постольку, поскольку вы можете их лишить.
— Вы правы, барон! — отозвался Алва. — Я известный распутник, для меня нет ничего святого. Но граф Васспард таким не был. Он ценил целомудрие превыше всего на свете. Граф Рокслей, — обратился он к хозяину дома, — вы имеете что-нибудь против союза вашего оруженосца с одной из девиц Окделл?
— Отнюдь! — живо отозвался тот. — И я пользуюсь случаем просить у его величества
— Нужно подумать, — недовольно буркнул король: разговор о Спрутах явно был ему неприятен.
— Ваше величество, — продолжал настаивать Алва, — я покорнейше ходатайствую об этом от имени моего оруженосца.
— С каких это пор, кузен Алва, — желчно поинтересовался король, комкая салфетку, — вы стали таким сторонником брачных уз? И почему бы тогда вам не жениться самому?
— Мне жаль мою будущую супругу, государь, — искренне ответил Алва, разводя руками. — Я развращён с пятнадцати лет. Но я жестоко наказан за это.
— Наказаны? Чем же? — спросил Фердинанд II не без какого-то робкого ехидства.
— Это общеизвестно, государь. Ваша собственная супружеская добродетель неоспорима, и вы достойно вознаграждены за неё. Ведь ваше величество отец троих прекрасных детей. Я же не щадил ни своей, ни чужой невинности. И вам известно лучше, чем кому бы то ни было: я не способен ни одну женщину сделать матерью.
Фердинанд II замер, слегка позеленев. Придворные за столом украдкой переглянулись: по всему Талигу гуляли сплетни, что настоящий отец кронпринца и принцесс – Алва.
— Перед лицом смерти особенно чувствуешь, как ты одинок, — продолжал Алва среди полной тишины, бросая взгляд на катафалк. — Когда умираешь, ищешь опору в своём наследнике. Государь, по кодексу короля Франциска Алва тоже ваши наследники, но они покинут вас вместе со мной. Я последний представитель моего рода. Но у вашего величества есть сын. Он – будущее Талига. А я, хоть и являюсь властителем Кэналлоа, – засыхающая лоза, на которой сам Создатель не отыщет плодов.
Сильвестр так удивился аллюзии на Книгу Ожидания, что упустил момент. Епископ Риссанский мягко вмешался вместо него:
— Странно слышать слова Священного писания из ваших уст, герцог Алва. Но почему вы так уверены в своём бесплодии?
— Кэналлийскую породу не скроешь, ваше преосвященство, — усмехнувшись, ответил Алва. — Я столько грешил, что должен был населить бастардами целый квартал. Но проклятие Леворукого лишило меня даже незаконного сына.
— И потому вы спешите обеспечить потомством герцога Придда, устраивая его брак? — ласково ввернул кардинал Сильвестр.
— Его и его будущую супругу, ваше высокопреосвященство. Иначе граф Манрик силой вынудит девиц Окделл выйти замуж за его сыновей. Господин тессорий так любит путаться в делах Надора, — произнёс Ворон, повернувшись к графу и чеканя слова, — что не погнушался даже нанять разбойников, чтобы посягнуть на жизнь моего оруженосца!
Вино из бокала Манрика выплеснулось ему грудь.
— Это ложь, государь! — воскликнул он, багровея.
— Я говорю не голословно, государь! — возразил Алва, повышая голос. — Господину кардиналу известно: на моего оруженосца было совершено несколько покушений в Олларии. Кому это было выгодно, как не господину казначею, которому в день совершеннолетия Окделла пришлось бы дать отчёт об украденных у Надора доходах?
— Это ложь, государь! — завопили Манрики
— Ваше высокопреосвященство? — Алва вполоборота повернулся к Сильвестру.
— Герцог Алва действительно говорил мне о покушениях, — признал Сильвестр. — Но кто стоит за ними неизвестно…
— Государь, Дом Скал требует расследования! — воскликнул граф Рокслей, быстро сориентировавшись. — Наш сеньор исчез при странных обстоятельствах. Душа нашей госпожи, чьё тело покоится в этом Зале, взывает к вам о справедливости!
— Судьба моего дорогого брата должна быть прояснена, — обронил Спрут: он говорил так, словно уже являлся членом семьи Окделл.
Вассалы Скал дружно зашумели. Король, не ожидавший скандала, вертел головой по сторонам, не раскрывая рта: он явно опасался, что его слова утонут в общем гаме. Водворить порядок вызвался вице-кансильер.
— Тише, господа! Тише! — зашикал он. — Вспомните, где вы находитесь! — и, повернувшись к Алве, поинтересовался: — У вас есть доказательства вашего обвинения, ваша светлость?
В его словах проскользнула какая-то неуловимая издёвка.
— О, доказательства — это уже по вашей части, господин вице-кансильер, — с тяжёлой иронией сказал Алва и добавил, чётко проговаривая каждое слово: — Королю известно, что вы большой мастер пытать служанок и доводить беспомощных женщин до самоубийства. Любой шулер позавидует вашему умению подтасовывать факты, а любой базарный фокусник – доставать из пустоты чужое грязное бельё!
Теперь побагровел и Колиньяр.
— Это оскорбление, герцог! — воскликнул он.
— Я дам вам удовлетворение! — презрительно бросил Алва.
— Кузен Алва! Кузен! — воззвал к нему король. — Вы забыли, что мы уже запретили дуэли.
— Герцог Окделл – мой воспитанник, государь, — заявил Алва. — У меня нет никого, кроме него, а у него, — он снова бросил взгляд на катафалк, — теперь нет никого, кроме меня. Тот, кто причинил зло ему, причинил зло и мне; тот, кто желает иметь дело с ним, будет иметь дело со мной! Ведь ваше величество понимает это лучше, чем кто бы то ни было. — Алва впился властным взглядом в короля. — Ведь вы отец, в чьём сыне заключено будущее всего государства. Если кронпринцу Карлу будут угрожать, это значит, что угрожают вам и Талигу; если кто-нибудь замыслит занести руку над его головой, значит, эта рука в первую очередь поднялась против вашей короны! И кто же встанет на его защиту, если не вы, его отец? Ведь жизнь и благополучие принца Карла – это ваша жизнь и благополучие. Так и я, государь, защищаю моего подопечного и говорю всем: если вы хотите причинить ему вред, берегитесь меня!
Фердинанд, побледневший и осунувшийся, медленно поднялся из-за стола. До него наконец дошло, что речь идёт не только о герцоге Окделле. Принц Карл! Алва сказал так ясно, как возможно: если Фердинанд откажется от сына, он и сам погиб. Сильвестр кусал губы: Алва сделал выпад, которого он не ожидал.
Ворон, как всегда, нанёс противнику максимальный урон. Было очевидно, что теперь партия тессория и вице-кансильера отложится от Сильвестра, поскольку он друг Алвы. Кэналлийцы казались слегка пришибленными: демарш их соберано стал для них неожиданностью. Всегда благоразумные эпинцы – Рафиано, Креденьи, Маллэ – смущённо переглядывались: их явно удивила солидарность Алвы со Скалами и Волнами.