Зверь

Tesley

Здравый смысл твердил, что пора остановиться и признать очевидное: другой ары в Агарисе нет. Но Мэллит отчаянно гнал вперёд какой-то звериный инстинкт. Так в прежнее время новая луна призвала её тайно выбираться из дома, нарушая все священный обычаи, назначенные для правнучек Кабиоховых. Неведомая ара словно шептала в её крови.

«Ради сына. Так нужно ради сына».

Мэллит не знала, отчего она так уверена, что носит сына. Однако сомнений не было ни у неё, ни даже у Альдо.

«Так нужно», — обречённо повторяла Мэллит вслед за шёпотом в крови. — Я могу служить щитом

только кому-то одному. Если отцу, то не сыну. Если сыну, то не отцу».

Так же полагал и Альдо. Он утверждал, что клятву на крови необходимо разрушить, чтобы кто-нибудь не причинил вреда Мэллит и ребёнку, пытаясь навредить ему. Ещё пару месяцев назад Мэллит приняла бы его слова за любовь и заботу. Ещё пару месяцев назад её сердце заныло бы сладкой истомой нестерпимого счастья. Но не сейчас.

Она брела между камерами, огороженными от коридора узорными решётками, потупив голову, как набожная богомолка, но мысли её блуждали далеко отсюда. Прижимая руку к затянувшейся ранке на груди, Мэллит упрямо повторяла себе: она заслужила всё, что с ней случилось. Самозваная кузина, обманщица поневоле, она воистину оказалась ничтожной и недостойной. Она справедливо наказана.

Она потеряла свою любовь.

Как это случилось? Как из самой счастливой девушки на свете она стала собою нынешней?

Всё началось с Большой охоты в Сакаци. Ах, каким чудесным было её открытие, каким красивым казался тогда Альдо! Любимый сиял, как солнце. Мэллит помнила его смех, звонкий и мелодичный, его звучный, радостный голос: он приветствовал своих друзей, братьев Борнов. Он любил их, а Мэллит любила его.

Первые дни осени были полны золота. Славные алатцы, гостеприимные и хлебосольные, приготовили настоящий пир. Царственная Матильда села за главный стол вместе с Мэллит, и сердце девушки затрепетало от радости: сирота из чужого отверженного племени, она нашла здесь свою новую семью.

В этом-то и состояла её вина. Она приняла положение, которого не заслуживала; она пыталась стать той, кем не является.

На седьмой день Большой охоты Альдо загнал косулю. Под одобрительные гортанные крики алатцев её отрубленную голову водрузили в центр пиршественного стола. Альдо был счастлив. Хмельной от вина и радости он возгласил тост: «Посвящаю этот трофей моей прекрасной кузине Мелитте!». Гости захлопали, вся столовая наполнилась одобрительным гулом. Мужчины встали и подняли бокалы в её честь.

Мэллит не осмелилась поблагодарить – она не осмелилась даже поднять глаза, чувствуя, как вспыхнуло её лицо. Её сердце пело и плакало от радости. Любимый сделал её королевой праздника! Царственная Матильда, посмеиваясь, поглядывала то на неё, то на своего внука всё понимающим ласковым взглядом.

После пира Мэллит отважилась подойти к любимому. Он проводил её к себе, хмельной, беззаботный, смеющийся, азартный. От него пахло выпитым вином и свежим потом – так сильно и так необычно, что у Мэллит закружилась голова. Она не сумела толком пролепетать слов признательности: любимый шагнул ей навстречу и обнял – крепко, так крепко! – зарывшись лицом в её волосы и вдыхая их аромат полной грудью.

Остального она почти не запомнила.

В её ушах звучал его ласковый бессвязный шёпот, похожий на тихий ропот струй; его руки нежно увлекали её, укачивая, словно волны. Она даже не заметила, что её платье раскрылось, подобно створкам раковины, обнажив грудь. Любимый ласкал её лицо и плечи пальцами, а она только потерянно всхлипывала – не от слёз, а от счастья.

Но вот застёжки лифа стали раздражать его. Он нетерпеливо рванул крючки, пробормотав под нос сдавленное проклятие. Почти в беспамятстве она отвела его руки и расстегнулась сама. В благодарность он осыпал всё её тело поцелуями, сладкими и тягучими, как мёд. Она подавалась им навстречу, вскрикивала и не слышала себя. Когда сползли нижние юбки, она, прежде столь стыдливая, даже не заметила этого.

Любимый был везде. Он был как ласковое море, в которое она погрузилась с головой. Если бы в эту минуту она способна была думать, то удивилась бы тому, что на свете возможно такое счастье.

Внезапно что-то большое и горячее ткнулось туда, где прежде не бывало ничего. Мэллит вскрикнула, инстинктивно пытаясь отстраниться. И тут ласковое море обернулось щупальцами спрута, бесчисленными, упругими, вездесущими, неумолимыми. Они опутывали её, как гибкие водоросли, затягивали на дно, давили на грудь и присасывались к телу, словно собирались выпить всю без остатка. Мэллит закричала, пробуя отбиться, и немного пришла в себя.

Тогда она поняла, что лежит на постели Альдо, полностью обнажённая, а он, полураздетый и полупьяный, с силой вбивается между её ног. Мэллит попыталась вырваться, но он даже не заметил её слабых попыток: его глаза остекленели, локоны взмокли от пота, и он постанывал сквозь зубы, крепко прижимая её к постели сильным мускулистым телом.

Его лицо показалось Мэллит чужим и страшным. Но, кажется, ему было хорошо.

Она решила перетерпеть. Заглушая боль, она прижалась к нему так крепко, как только могла, и её слёзы смешались с солоноватым потом на его коже.

А после… После что-то-то случилось с нею самой. Где-то в глубине её тела что-то отозвалось, что-то дрогнуло: так на гладкой поверхности моря иной раз ощущается всплеск глубоководной рыбы. И она замерла, прислушиваясь к себе: чувство оказалось настолько новым и сильным, что она забыла обо всём – и об Альдо, и об его превращении в жадное морское чудовище. Она оставалась прежней, какой была до сих пор, но в то же время осознавала, что изменилась навсегда. В ней происходило что-то неведомое, тайное, необыкновенное; что-то стронулось внутри неё и зажило своей собственной новой и удивительной жизнью.

Альдо, длинно выдохнув, откатился на бок. На его красивом лице расцвела довольная улыбка; он закрыл глаза, с наслаждением вдыхая воздух.

— А ты сладкая как мёд, пчёлка, — пробормотал он. — И горяча, как пчелиное жало! Вот уж не ожидал от тебя такой прыти!

Мэллит взглянула на него, а потом на свои ноги, по которым что-то текло, и едва не вскрикнула от ужаса.

На простыне расползалась лужица крови.

— Недостойная… Недостойная скоро умрёт? — спросила Мэллит дрожащим голосом.