Звериная страсть
Шрифт:
«Как люди заслуживают любовь?»
Я аккуратно свернула записку и положила ее в карман.
Неторопливо бродя по кладбищу, окутанному туманом, я не могла отделаться от ощущения, что за мной наблюдают. Я резко обернулась в сторону величественных окон поместья, но различила лишь колыхание шторы в одном из окон второго этажа.
Добравшись до дома, я поплутала по коридорам, пытаясь отыскать свою комнату. Но за очередным поворотом меня встретил Рати, его юношеские черты выглядели отягощенными.
— Ужин подан,
Переступив порог обеденного зала, я увидела Морана, восседающего во главе стола. Юргис и Казимир устроились в теневых креслах у мраморного камина. Стол был уставлен остатками вчерашней трапезы — мрачное напоминание о том, что Кирилла на кухне сегодня не было.
Ледяной взгляд Морана впился в меня, как только я села за стол на максимальном расстоянии от него.
— Ты не примешь участия в этом ужине, пока не прочитаешь за меня молитву. — проговорил он острым, как лезвие, тоном.
По коже пробежал липкий холодок. Он был свидетелем того, как я тогда помолилась за Агния. Теперь он требовал от меня такого же почтения.
Я застыла в нерешительности, не в силах выполнить его извращенную просьбу.
— Я не стану этого делать.
В припадке ярости Моран мгновенно оказался рядом со мной и взмахом кисти отправил мою тарелку и бокал на пол. Осколки заблестели в мерклом освещении подсвечника.
Как всегда кроткий Рати попытался дотянуться до меня через стол, но Моран одним лишь взглядом остановил его.
— Ты бессердечное чудовище! В тебе нет ничего человеческого! — прокричала я Морану, не в силах больше сдерживать свой гнев. — Ты разрушил покои Кирилла и выкрал его полотна таким жалким образом! Думаешь, жестокость обеспечит тебе уважение? Ошибаешься!
Слова срывались с моих губ, как ядовитые кляксы.
Последовала тишина.
Моран осушил свой бокал, горечь ликера перемешалась с окружающей его угрозой.
Не говоря ни слова, он порывисто встал и покинул столовую.
— Но, Сирин… — после некоторой паузы прошептал Рати. — Кирилл — единственный истинный виновник своего собственного разорения. Уже не в первый раз его шаткий рассудок обращается против собственных же творений.
Осознание этого обрушилось на меня как лавина снега, разрушив мои заблуждения и оставив меня лежать под тяжестью чувств.
***
Рати покинул мою комнату после того, как напоил меня чаем и помог распутать косу.
Я сидела у окна, луна озаряла окрестности сада… И тут меня привлекло какое-то движение рядом с тем самым местом, где я нашла странную записку.
Охваченная интригой, я выскользнула из поместья через задний выход с кухни. Я последовала по тропе, которая привела меня к той самой могиле.
Возложив на нее свою собственную записку, я вздрогнула, когда подувший ветер будто бы коснулся бумаги, открывая взору ее текст:
«Они заслуживают
На следующее утро я пробудилась с беспокойным предчувствием. Решив очистить свой разум, я облачилась в простое черное платьице, а длинные волосы заплела в косу, ниспадающую по спине.
Спустившись по парадной лестнице, я убедилась, что Рати все еще не прибыл на кухню, где мы договорились совместно заняться приготовлением завтрака. Я решила прогуляться, чтобы развеять свои тревожные мысли.
Дойдя до места, где я побывала накануне ночью, я с удивлением обнаружила небольшой сверток, покоящийся на обветренном камне.
Раскрыв его, я увидела потрясающий браслет, украшенный переливающимися, как гранатовые зерна, красными камушками. Охваченная духом любования, я застегнула браслет на своем запястье, ощущая его приятное воздействие на кожу. Он был бесподобен.
Меня окликнул звонкий голос из кухонного флигеля. Это был Рати.
Позабыв о браслете, я поспешила в дом, чтобы помочь ему с приготовлением утреннего перекуса.
Вместе мы приготовили поистине королевский пир: золотистые блинчики, политые медом, душистый чай, заваренный с сушеными медоносными травами, и свежие ягоды, которые Рати принес из своей вылазки с местного базара, находившегося, по его словам, в пяти часах пешего хода от поместья.
Прошу Рати передать мне сахар, но в кухне царит тишина. Я повторила свою просьбу. Но не успела я и обернуться, как ко мне протянулась банка с сахаром, зажатая в руке в элегантной черной перчатке.
Крутанувшись на месте, уперлась в холодный мрамор кухонной столешницы.
Моран стоял передо мной, его немигающие глаза сверлили меня с презрением.
— Вот за что я терпеть не могу людей. В тебе больше страха, чем каких-либо других эмоций. Посмотри на себя. Ты ничтожна, — процедил он с ядом.
Как только он собрался уходить, я обрела дар речи и выпалила первое, что пришло на ум.
— Прости меня за вчерашнее!… Я слишком поспешно решила, что это ты уничтожил картины Кирилла. Да, я боюсь тебя. Очень боюсь. Но, как видишь, этот страх не мешает мне признавать свои ошибки.
К моему удивлению, Моран приостановился, в уголках его губ скривилась ехидная усмешка.
— Ты не надела ни одно из подаренных мною платьев, — сухо подметил он.
— Они все были прекрасны. Но я их не надену.
— Почему? Ни одно из них не пришлось тебе по вкусу?
— Потому что я не твоя игрушка, чтобы одевать меня. Я тебе не принадлежу. Я благодарю тебя за то, что спас мою жизнь, поставив на мне свою метку, но я должна покинуть поместье. У меня есть семья в моей деревне, есть жених. Я должна вернуться к ним! Мне хочется жить нормальной человеческой жизнью. Попрошу тебя еще раз, пожалуйста, сними с меня свою метку, — умоляла я, мой голос клокотал от отчаяния.