Звериная страсть
Шрифт:
— Агний… — неуверенно начала я. — Как долго ты будешь отсутствовать?
Взгляд Агния смягчился, он легонько взъерошил мои волосы, и по его губам скользнула тоскливая улыбка.
— Всего неделя, дитя мое, — обнадежил он меня, его большая ладонь легла на мою.
— Пообещай мне, что вернешься как можно скорее. Без тебя я не знаю… Я не смогу, — запинаясь, пролепетала я в порыве эмоций.
Понимание промелькнуло во взгляде Агния, и он притянул меня к себе, окутывая своими надежными объятиями.
— Я видел, как накануне поздно вечером ты выходила из библиотеки. —
Я прикрыла глаза, почему-то испытывая стыд. Я не хотела, чтобы он узнал об этой встрече.
— Что между ними произошло?… Почему Казимир так глубоко ненавидит Морана?
— Это целая история о любви и предательстве, о трагичном прошлом, положившем начало неумолимому стремлению к мести. Когда-то сердце Казимира было отдано на милость одной женщины, которая проделала долгий путь, чтобы оказаться рядом с ним, но встретила печальный конец от лап Морана, — с горечью поведал Агний. — Она пала жертвой обольщения Морана, пока Казимир был на вылазке. Моран закатил бал и опоил невесту Казимира вином да сладкими речами. — его голос смолк, уйдя в давние воспоминания. — Ее дух был сломлен позором ее измены. Она тяжко захворала и угасла буквально за неделю. Вернувшись в поместье, Казимир обо всем узнал лишь тогда, когда ее уже не было с нами. С того рокового дня в душе Казимира живёт негасимая алчущая воздаяния ненависть к Морану.
Когда Агний окончил свой рассказ, он склонился и мягко поцеловал меня в макушку.
— Я не позволю им втянуть тебя в их мерзкие разборки, дитя.
Пока мы стоим в оранжерейном коридоре, я только сейчас замечаю, что весь потолок покрыт замечательными росписями ангелов, обнимающих простых смертных. Каждый штрих — история запретной любви и божественной связи.
Увлекшись красотой живописи, я вдруг ощутила приближение Агния.
Его теплое дыхание задевает мое ухо: — Знаешь, это чистое вожделение, когда ты желаешь кого-то и можешь дать этому рациональное объяснение. Но при отсутствии всякой логики и оснований… — он выдержал паузу с оттенком грусти.
Обернувшись к нему, я поняла, что его взгляд все это время был сосредоточен на мне.
— Это — любовь, — заключает мужчина, поднимая глаза к искусным росписям на потолке.
Залитое морозным дыханием утра, лицо Агния становится для меня самым прекрасным произведением искусства из всех возможных видов.
— Когда я вернусь, заставлю его снять с тебя метку. Клянусь, — слабая улыбка проступает на устах Агния.
Этот точеный изгиб губ и изящная родинка над ними в уголке…
Пока Агний собирается уходить, я поспешно подбираю с пола его шубу и выскакиваю за ним.
Под ногами хрустит мерзлая земля, я накидываю на его широкие плечи меховую накидку. Затем воздеваю руки к небесам, отчего кружащиеся вокруг снежинки становятся похожими
Закрываю глаза и начинаю зачитывать молитву нашей Богине-Матери Ладе — мои слова вплетаются в леденящий ветер, неся в себе надежды и пожелания ему безопасного пути. Моя мама всегда читала эту молитву, когда отец уходил на дальние охоты. И всегда он возвращался домой целым и невредимым.
Открыв глаза, вижу помрачневшее лицо Агния и отпечаток сожаления в его глазах — темно-синем и остро-черном.
Он порывисто шагает ко мне, его ладонь осторожно приникает к моей щеке.
Склонившись, волколак прикасается прохладными губами к моей коже, оставляя легкий осадок тепла на щеке, и слегка задевая краешек губ.
— Благодарю, дитя, — шепчет он, прикрыв глаза. — Но если бы ты только знала, какой путь я избрал, дабы находиться сейчас здесь и быть живым по истечении двух столетий… Ты бы не пожелала молиться за такого, — с печальной улыбкой Агний отступает на шаг. — Когда возвращусь, хочу показать тебе кое-что. Дождись.
И пока я смотрю, как он удаляется в метель, во мне уже зарождается тоска, отдаваясь в стылом предутреннем дуновении.
***
Мы с Рати провели утро за приготовлением вкуснейшего завтрака — запеченного цыпленка с розмарином, картофельного пюре с толченым чесноком и спаржей в сливочном соусе. Аромат разносился по всему дому, растворяясь в дымке от свечей.
Когда все было приготовлено, Рати расположился рядом со мной за столом, его глаза сверкнули восхищением.
— Ты просто чудесно выглядишь сегодня, красотка Сирин! — подметил он своим напевным, как у певчей птички, тембром.
Неподалеку от нас Юргис откинулся в кресле, смакуя бокал красного вина. Тем временем Казимир, угрюмая фигура во главе обеденного стола, так и не притронулся к поданной еде. Погруженный в книгу с самого начала наших кулинарных изысканий, он так и оставался безмолвной скульптурой.
Пока мы ужинали, за столом царила гробовая тишина, нарушаемая лишь легким звоном столового серебра. В конечном итоге тишину нарушил Рати, завязав уютную беседу со мной о моей деревне.
Захлопнув книгу, Казимир поднялся, чтобы покинуть стол, но случайно обронил что-то на пол. Это был маленький серебряный крестик. Наклонившись, Казимир подобрал его. При этом губы его скривились, а желваки заострились: он судорожно сжал крест, так, словно ему было мучительно больно держать его в руке.
Тут Юргис разразился зычным хохотом. Это заставило Казимира застыть на месте: их взгляды столкнулись с незримой враждебностью.
И только их безмолвный поединок стал утихать, как в столовую вплыла новая фигура — Кирилл с побледневшим ликом и хрупкой, как стеклышко, поступью. Он остановился в центре зала, являя собой отражение призрачной природы — в развевающемся белоснежном шелковом палантине.
Наступила полнейшая тишина, ибо появление Кирилла приковало всеобщее внимание. Звяканье падающей ложки из рук Рати отозвалось эхом, составив контраст мягкому шелесту одеяния самого художника, когда тот подался вперед с каким-то полотном в обнимку.