Звериная страсть
Шрифт:
— …Я написал шедевр, — сухим, как пергамент, голосом прошептал Кирилл. Пунцовая смесь покрывала всю его грудь и руки, представляя собой гротескную картину, в которой уживалось мастерство и безумие.
Я ахнула. Это была не краска…
Коллективный вздох прокатился по комнате, когда ладонь Кирилла провела по его лицу, оставляя кровавые следы на щеках и носу. И стоило ему взглянуть на свою запачканную кровью руку, как глаза парня вмиг закатились.
Художник повалился на пол, лишившись сознания.
— Без Агния и
Поднимаюсь, руки слегка подрагивают, пока Рати спешит его осмотреть.
Однако не успеваю и шагу ступить, как на пути из темных дверей возникает Моран.
— …И к кому ты так спешишь?
Он входит в обеденный зал, его взгляд приковывается ко мне с обескураживающей силой. Властно положив руки мне на плечи, он насильно усаживает меня обратно.
Наклонившись к самому уху, Моран обжигает меня дыханием и выдвигает леденящий душу ультиматум: — Или ты сейчас уйдешь со мной по своей воле, или я сделаю так, что ты пожалеешь об этом.
Я встречаюсь с испуганным взглядом Рати, безмолвно моля его о наставлении, но в его глазах запечатлен тот же ужас, что сковывает и меня. Тем временем черные как смоль глаза Морана, неотрывно следящие за мной, опускаются на мою грудь, будто бы проверяя наличие незримой метки.
С замиранием сердца и подавленным видом я покоряюсь требованиям Морана. Моя ладонь невольно вздрагивает, когда я обхватываю его протянутую руку.
В голове звучит тихий протест Рати, но мысль о том, что кто-то из них может снова пострадать из-за меня — невыносима.
Моран небрежно уводит меня из-за стола и ведет в какую-то из комнат в крыле, где расположены мои покои. Этой комнаты я прежде не замечала. Он выводит меня в центр помещения. Здесь кромешная тьма, и я ничего не могу разглядеть. Паника захватывает, когда осознаю, что теперь я с ним наедине.
— Твое платье уродливо. Кто дал тебе эту тряпку? Оно отвлекает меня от дел. Снимай его, — неожиданно жестко командует он из тьмы.
Ощутив его руки на своих бедрах, я пытаюсь их оттолкнуть, но он с силой заставляет меня прижаться спиной к нему. Я задыхаюсь, когда его ладонь ложится на мое горло, слегка сдавливая его.
— Это тело — принадлежит мне. Уверен, другие уже не раз сообщали тебе об этом. Прелестно, не правда ли? Однако я не потерплю ничего подобного этому платью. Тебе будет приятно узнать, что я не так ужасен, как ты думаешь. Если что-то принадлежит мне, я об этом должным образом забочусь, — шепчет мне на ухо волколак.
Его губы задевают мою шею, и мурашки разбегаются по всему телу. В одно мгновение он распарывает заднюю часть моего платья, и я со вскриком падаю на колени.
Свечи резко вспыхивают, и взору предстает просторная уютная комната, заполненная несметным разнообразием великолепных нарядов, туфель, косметических принадлежностей и даже париков. Сердце громко ухает в груди,
***
Я не стала притрагиваться к предложенным Мораном нарядам. Ни к одному из них. Вместо этого я решила обойтись теми несколькими, которые Рати выдал мне в первый день пребывания.
Полчаса назад я стояла перед кабинетом Агния, ключ, спрятанный под ковриком, так и манил меня его отпереть. Он предоставил мне право воспользоваться им, если вдруг мне понадобится что-то из лекарств.
Сейчас я припрятала лиловый пузырек в кармашке юбки. В нем еще оставалось немного раствора; Агний сказал, что использует его, когда душевное состояние Кирилла дает сбои.
В покоях художника, обычно погруженных в холодное оцепенение, теперь ощущалось непривычное тепло — черные свечи озаряли небольшую гостиную.
Я направилась дальше, влекомая как мотылек на свет, пока не добралась до его мастерской. Там, спиной ко мне, стоял Кирилл, вновь полностью поглощенный творчеством.
Приблизившись, я различила алые оттенки на его полотне. Холодок пробежал по спине. Опять…
Когда моя рука осторожно коснулась его плеча, его пробрала судорога, и кисть выпала из пальцев.
— Зачем ты это сделал? — в отчаянии воскликнула я, увидев, что он рисовал. Точнее, не что, а с помощью чего.
Красный пигмент, который он использовал, не был обычной краской; это была его собственная кровь, смешанная с чернотой взятого из камина угля.
Передо мной на холсте разворачивалась жуткая сцена — протекавшая во мраке кровавая река, по берегам которой цвели дюжины алых цветов. Каждый лепесток, казалось, нашептывал о чьей-то трагической судьбе, о жизни, прерванной по воле багровой реки.
Сухой, лишенный всяких чувств голос Кирилла пронзил тишину: — Помнишь, ты как-то спросила меня про повязки на моих руках, — проговорил он, не отрывая взгляда от картины. — Я сказал, что ношу их по привычке, хоть они и не нужны мне больше… Но теперь я вернул им прежнюю ценность.
Как только он привстал, стало видно, как по бледной коже его рук расползаются свежие царапины — шрамы, нанесенные когтями.
От осознания глубины его помешательства у меня пополз мороз по коже.
Со слезами на глазах я попятилась от него назад, преследуемая мыслью о том, что сама того не ведая подтолкнула его к краю.
— Кирилл, я не это имела в виду, — шепнула я, едва дыша.
Но в глазах художника, некогда полных вековой грусти, застыл ныне безучастный и пустой взгляд.
— Это же единственно логичное развитие сюжета, госпожа, — с угрожающим хладнокровием прошептал он, надвигаясь на меня.
Одно сердце страдает, а другое не знает
Страх сковал меня, заставляя вжаться в стену, а его руки, измазанные кровью, легли по обе стороны от меня.