Звериный подарок
Шрифт:
Спорить со своим страхом среди холодной ночи так же бессмысленно, как греться у погасшего огня. Поделать ничего не могу, объяснений моему поведению нет, значит, надо просто забыть, не думать, забыть, вычеркнуть как небылицу. Никто не должен знать, ни единая живая душа, даже… Аленка. Это был просто сон. Все.
Рассвет не принес с собой никакого облегчения. Иногда я проводила ладонью по коже, убеждаясь, что на ней не выступил иней, как мне виделось, стоило только глаза закрыть. И в костях как будто льдинки создались, пальцы не хотели сгибаться. Сон так и не
Погреться можно только на кухне, там уже должны были разжечь печку, и она, наверное, пыхтит и стонет, переваривая сухие плотные поленья в потоки жаркого воздуха.
Кто бы знал, скольких сил мне стоило одеться! Старик Атис говорил, что холод во мне не от окружающей температуры зависит, а идет изнутри. Изнутри, как же! Откуда он там берется, пыталась я спросить, а он только губы поджимал, мала, говорит, еще, чтобы такое понять. Потом жалел, наверное, что не рассказал, помер раньше времени. Обещал письмо оставить прощальное, да, видимо, нет такой бумаги, чтобы пеплом не стала, когда бес огнем дышать начинает.
Резко распахнувшаяся дверь стукнулась о стену. Марфутишна.
Увидев ее, я вдруг стала молиться всем богам одновременно. Только не это! Пусть на месяц меня запрет, на всю зиму, на год, только не это!
Тщетно.
— Одевайся быстрее, тебя экипаж ждет, — строго сказала воспитательница.
Ах, Стаська, Стаська! Зачем ты со мной говорила, о чем хотела предостеречь? Что я могу сделать? Пойти против воли князя? Отказаться? Убежать? Знаешь же, это невозможно.
Марфутишна шла за мной по коридору, словно боялась, что я дорогу забуду. Спускалась по лестнице, а у двери собственноручно плащ помогла надеть и застегнула пуговицу. Усадив в экипаж, смотрела с крыльца вслед, странно прижимая руки к груди.
Какое серое утро, совсем без красок. Да еще возница так гнал, что твердое сиденье оставило немало синяков на моем теле.
Экипаж остановился прямо у парадной двери, где переминался с ноги на ногу старичок-дворецкий. Он встретил меня с явным облегчением и сразу повел в парадный зал. Хорошо хоть к тому входу, что со стороны трона, не придется долго идти по огромному залу и каждый шаг думать, что добровольно направляешься в пасть зверя. Зверей.
— Входите, вас ждут, — быстро распахнул дверь слуга.
Я вошла. Князь был в церемониальной золотой одежде, предназначенной для случаев, когда правитель официально встречается с представителями другого народа. Сидел на троне со скучающим видом. По другую сторону от него, у стены, на длинной лавке расположились волки.
— Предатели, — вот что я им сказала!
Только Ждан не отвел глаз, двое других отвернулись, хотя на их лицах была совершенная невозмутимость и даже, пожалуй, скука.
— Подойди, — коротко приказал князь.
Перед ним я сделала реверанс, не поднимая головы, как того требуют правила. Мелькнула отчаянная надежда — может, не отдаст? Может, пожалеет?
Голова поднялась сама собой. Такое чужое, почти
— Я вызвал тебя, чтобы сообщить о своем решении. Наши гости определились с заложницей. Ею станешь ты. Как человек взрослый и рассудительный, ты понимаешь необходимость такого шага, так что, надеюсь, выполнишь свой долг, как подобает послушной дочери.
— Да, мой князь.
Решение далось ему так легко… Он был доволен, как все обернулось, обеих дочерей сохранил, а я… Что ему я?
— Выезжаете завтра на рассвете. Лошадь, конечно, можешь забрать с собой, а из вещей бери только необходимое, наши гости, — вежливый кивок в сторону волков, — привыкли путешествовать налегке и быстро, постарайся не доставлять им лишних хлопот и не задерживать в дороге. Они о тебе позаботятся.
— Да, мой князь, — убито шепчу я, как вдруг до меня доходят его слова. Они… позаботятся? От удивления даже не успеваю остановить протест. — Вы… хотите меня отправить в дорогу одну, с тремя мужчинами?!
Не может быть, что он сотворит такое с дочерью, пусть и полукровной. Даже совсем чужой человек не сделает такого с девушкой, которая от него зависит.
— Да, они не хотят ждать, пока я смогу собрать тебе в дорогу сопровождение. Да и лишние люди для них обуза, так что поедешь с ними одна, — равнодушно говорит князь и словно убивает во мне что-то светлое. Его пальцы шевелятся, будто растирают в пыль нечто невидимое. Может, часть меня?
— Вы… не можете! — кричу. Мой голос отчаянием разносится по огромному залу, прячась в самые дальние уголки. Он что, не понимает, что моя репутация будет окончательно погублена? — Вы…
— Знай свое место! — рявкает князь. Мой… отец. Отец ли?
Впереди вырастает стена, кто-то загородил меня спиной.
— Довольно, ваша светлость, — сухо говорит Ждан. — Вы ей сообщили, она согласилась. Дальше мы сами разберемся.
Пару минут тишины, и князь уходит, тяжело таща за собой длинные полы толстого вышитого золотом кафтана. Я тоже эту ткань вышивала…
— Садись, — говорят, и я опускаюсь на подставленный стул.
Зачем они меня окружили и стоят так близко? Куда ни отвернись, все равно утыкаешься в их ноги. Не могу их сейчас видеть, никого не могу.
Меньше всего сейчас хочется показывать свои слабости, но только что мой отец что-то убил во мне. Что-то важное, долгое время придававшее мне силы. Я закрываю лицо руками и плачу навзрыд. Рыдаю так сильно, так горько, что сама этих слез пугаюсь.
Меня поднимают, подхватывают на руки и сажают на колени, крепко обнимая. Теперь я рыдаю у кого-то на плече и даже не думаю вскакивать. Зачем? Завтра утром наступит конец тому, что я так долго пыталась уберечь. Моей репутации, единственному, что я могла сделать для своего отца, чтобы он мной гордился. А он взял… и убил ее собственноручно.