Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
Но когда же он… Когда же вернётся от проклятущей Адрианы?..
Оба-на, а в руках-то у меня нож для разделки рыбы и вилка! Вполне в духе «того» времени. И… это тоже из памяти?! Ну уж нет, я предпочёл бы обойтись руками и лепёшками, лишь бы никто-никто!
– не прогуливался по волнам моей памяти столь… назойливо. Это же моё и только моё достояние - память!
Надо, наверняка, будет сделать втык Квотриусу, верно, довольному , вернувшемуся от жирнющей, мягкотелой, а главное, ещё молодой бабищи. А неча разгуливать по чужой памяти, как по свой, как у себя дома! У меня тоже могут быть «маленькике секретики».
Но когда же мы успели…
Значит, сначала со мною, а потом ускакал, говно роняя, в бабу фтыкать?! Что же, Адриана такая лапочка, что, несмотря на Амортенцию, оставила меня в покое и ушла сама в спальню к названному брату?
«Что-то мне не верится», - говорит Медведица». Эти незатейливые стишки я с детства запомнил, ещё из уст Матушки.
Не верю я в резкое «разлюбление» меня Адрианою - неужели вся Амортенция вышла из неё и когда только успела?.. Вот счастье-то привалило.
Cнейп проснулся поздним утром от холода и солнечного света («Кто посмел раскрыть ставни?! Да, они же и ночью были открыты, отчего я и просыпался»), совершенно обессилевший, словно после нескольких бурных ночей с Квотриусом, но рядом была… ненавистная женщина… Адриана. Лежит на руке Снейпа, уткнувшись в потную подмышку, и храпит своим милым, совершенно никудышным курносым носиком…
– Отчего это вдруг её свиная, потная, такая некрасивая харя сделалась «милой»? И что со мною приключилось вообще?
Отчего она преспокойно спит, явно удовлетворённая… мною, а это видно по выражению её расслабленного лица, на моей обнажённой ру… О, Мерлин и Моргана! О, боги! Поцелуй меня Дементор и разорви в клочки Мордред! Нет, лучше наоборот… Я же также наг, как и она! А на простыне - кровь, её кровь, ну, не моя же! Неужели menses отошли так скоро и споро?
И как же я справился с её, Мордред и его раздери, сложным, мощным геркулесовым узлом, завязанным многократно и туго?! Неужели это значит что я застряну в этом дрянном времени так надолго, что у меня, под присмотром Папеньки, родятся здесь многочисленные дети?! Да нет, всё это выдуманная ромейская чушь - это я о списифисеском геркулесовом узле.
Да, вот скомканная туника ректа валяется на земляном полу, на половичке. Мой свадебный венок лежит, придавленный валиком. Насколько лавры можно разглядеть сейчас, при утреннем солнце, они пришли в полную негодность. Видно, абсолютно неземные страсти тут ночью бушевали, граф Сев.
Но как я мог… переспать с женщиною? У меня же на них не сто… А вот ещё как стоит, Сев, только вспомни. Вспомни только, как ты дрочил после свиданий с Нимфадорой Тонкс… и всё станет для тебя ясным. Ты - бисексуал, причём законченный, дальше уж некуда. Только к абсолютным гетеросексуалам. А как же названный брат и Гарри?
Подобно лавине открылись тайники памяти, и Снейп вспомнил все события ночи разом. Из этого потока сознания ему удалось вычленить лишь, что он овладевал ненасытной до соитий женою раза два, а, может, и три, но не больше, как она ни умоляла супруга войти в неё в четвёртый раз, в пятый… в седьмой. Она, эта «спящая красавица» уверяла,
Квотриус никогда не ласкал его и не требовал соитий… так неистово, исступлённо, словно отчаянно, словно в последний раз в жизни, хоть и знал, что любимый - из другого времени и в любой момент может исчезнуть в «своё». Совершённое ночью было поистине гигантским половым подвигом Адрианы, наверняка, вдохновлённой Амортенцией, с простейшим любовным приворотом, как приманки для желанного, но недоступного мужчины и, конечно её Imperio, произнесённым двукратно, когда в руках у неё было две волшебных палочки, а в руках профессора - хуй ночевал.
Тогда-то Северус и стал думать об Адриане, как о некоем соблазнительном в сексуальном отношении предмете. Да, именно так - предмете, а не объекте. Потом, да, она сказала Imperio два или даже три, но, кажется, всё-таки два раза, вплетая слово в поток медовых, ядовитых речей, как жало не умирающей от укола, как пчела, осы. А жаль - лучше бы она подохла… до всего этого ночного, учинённого ей безобразия, как благородная пчела. Но куда там этой шлюхе, об которую измарался зельевар, до чести! Против первого «Повелеваю» Снейп ещё устоял усилием воли, но за ним сразу же последовало второе, он взбеленился и напал на Адриану. И головная, зашкаливающая боль его вместе с головокружением отступили, будто не было их и вовсе. О третьем Непростительном - хотя, что с них! Они же, эти первобытные маги не знают о Непростительных, как таковых, он ничего не помнил, но думал, что оно было - он не сдался бы так легко. Он ещё вспомнил свою мысль об измене Квотриусу, вероятно, даже с Гарри его Гарри. Ну и ведьма, надо же так запудрить-заморочить супругу последние мозги, свернуть их калачиком и засунуть в известное место. Нет, не в то, а в причинное. И как только пролезли-то? Вот, в чём вопрос а не, как у Гамлета - отстранённое размышление о жизни, а жизнь-то - вот она какова! Нелепа, бездарна, чудаковата, и вообще, странная она какая в «этом» времени.
– И как только после… такого член, преизрядно натёртый, не болит, хотя ночью, когда я просыпался от холода - эта шлюха раскрыла ставни прямо ночью или на рассвете, тёмном октябрьском рассвете. Приснился мне сон чудаковатый, но я забыл его - помню только, что о пропавшем теперь карпе в сметане и с имбирём. Как жрать-то охота! Но ещё больше - утопить горе от сношения с нечестивой бабою в вине, а лучше - в ышке бяха, всё равно, «жгучая вода» очищена от сивухи. Как мог старался! Но просто-напросто болит всё - мышцы тела, рук, ног и… опять-таки голова. Как теперь смотреть в глаза проснувшемуся Квотриусу и, я уверен, ночь не спавшему Гарри?! О, нет! Как же опять нещадно вставила проклятущая мигрень, ненавистная всеми «фибрами», то есть, извилинами теперь уже моего, кажется мне, навсегда в «этом» времени больного мозга.
Северус высвободился из-под руки жены - как оказалось, очень сильной ведьмы, одел первую попавшуюся тунику из сундука, не разбирая, из какого материала она сделана, даже не препоясался, а пошёл, пошатываясь даже, так сильно страдая от страшных болей, на кухню за ышке бяха.
Кухонные рабы, с первых петухов готовившие яства Господам для пира, на этот раз, с ближайшими их друзьями и членами семейств, без гостей, бывших вчера, споренько налили требуемый напиток страдающему Господину дома.