Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
[i]О, какая страсть скрывалась в возлюбленном брате моём, доселе молчавшем! Как почти жалобно стонет он, прося о продолжении движений моих. Вот так, ещё немного, и пенис мой вскоре взорвётся фонтаном семени, заполнив узкую глубину и хлынув через край, наружу…
Но Северус же только начал получать удовольствие, как же осмелюсь я столь скоро прервать его? Надо задержаться на месте, так, теперь снова медленно двигаться, освободить помыслы, как советовал он мне недавно, когда я ещё был похож на чело… О, да, надо думать о себе, отвратительно костлявом и страшном, совокупляющимся с превелико, необычайно красивым великолепным воином, несомненно, будущим всадником, высокорожденным патрицием… там, у себя, хоть и здесь его не обошли почестями… Сделав... Остановиться, задыхаясь… Господином… дома семьи Снепиусов…
Уродлив я… Мерзок я… Неприятно не то, что прикоснуться ко мне, а даже взглянуть на меня препротивно… Отталкивающе страшен я, как ламия в истинном обличии…А не в обманном - прекрасной, но бледной женщины во всём белом... Завладевающей остатками сонного разума мужчин и через них прокрадывающейся к женщинам - жёнам, любовницам, сёстрам, да даже дочерям мужчин...
… Вот и пенис мой готов к дальнейшим действиям… Увидеть зерцало, всмотреться…
Да я же тот, прежний! Белый ликом, с округлым подбородком и длинным отцовским носом, но нормального, обычного вида, не заострившимся, как наконечник дротика сущего, каким он есть, острый, нацеленный на ворога…
Я опять пылаю, Северус же сорвал голос и молчит, Всё, я излился… А Северус? Отчего - нет? В чём дело?..
И всё это, столь желанное и Северусу, и мне, произошло днём, пред ликом солнечного Сола, во время, запретное для любви. Ибо грешны мы оба, но всем живущим суждено одно лишь печальное Посмертие, в коем человеки теряют плоть свою, душу обнажая для страдания бесконечного и нескончаемого. Так не всё ли равно, когда, греша, сойтись вместе любящим сердцам, объединившись в единое, неразрывное, величественное от любови огромной, весь мир подлунный объемлющей, существо?Под светом Селены бы сойтись нам, но не Сола. Тогда и стыда меньше мне, познавшего брата моего старшего, было бы. Но уж, что сделано, то сделано, и не мне жалеть о сём. Как хорошо мне было внутри брата моего, узкого, жаркого, божественного… такого соблазнительного, что, будь моя воля, вторично вошёл бы я в него… Нет, таковая мысль греховна.
– Беги, Северус, беги. Кажется мне, «раб» твой попал в сугубую неприятность! Опять сей Гарольдус! Но оставим сие, беги же, выручай его из неприятностей!
Ну, что могло с ним, свободным человеком на территории лагеря, случиться… такового, особенного уж излишне?!
– Он обряжен в одежду, причём боевую, воина гвасинг! Вот что! А он расхаживает по лагерю без проводника, то есть, без меня! Конечно, его вскоре зажопили, - выразился на народной латыни старший брат.
А она была столь непрельщающа для брата младшего, и брат старший о сём ведал, но всё равно употребил простонародное слово.
Брат был не не шутку встревожен состоянием этого бывшего раба, коему Северус даровал схожее с благородным имя - Гарольдус, от щедрот своих. Лучше бы он потратил щедроты сии на меня, хоть и недостойного, но не в степени таковой, как сей Гарольдус. На самом деле зовут его почти собачьей кличкою - Ларри. Похоже на прозвище сие зовут ромеи цепных псов своих, Латраро* * , по крайней мере, среди собачьих кличек имя это встречается довольно часто и постоянно.
… Всё, наконец-то. Я аж чуть голос не сорвал с преярчайшей злости, не получив практически ни одного блэнка удовольствия. А ведь блэнк - это так мало! Меня использовали, и кто - Квотриус! Страшнейший, уродливейший, как Карлик Нос! Он, хотя и додумался приподняться, но далеко не сразу - я же специально сразу, с самого начала лёг на локти, чтобы подсказать ему правильный путь - а он, новичок, недотёпа, не понял поначалу, зачем. А уж как долго он меня долбил… Аж задолбал, только теперь я понимаю истинный смысл этого выражения. Всё в заду болит. И ещё оскал этот страшнейший на покойницком лице! Видимо, улыбка наслаждения, но какая же… плотоядная. Совсем, как у Малефиция в утро после ранения Квотриуса. Но тот-то был живёхонек, а за Квотриуса... сейчас... я не поручусь. Я же вижу всё в «зеркале» этом дементоровом. Не даёт оно мне покоя. Уж лучше б не видел я того… оскала, той… поистине угарной улыбочки, которая «украшала» лицо брата во время нашего совокупления тяжкого.
Но, забыв на мгновение о «зеркале», сделаю вывод - я был всё же умнее и резвее в свой первый раз… Наверное, и в любви сказались моя рациональность и простой английский здравый смысл,
Но, всё же, ощущение своей заполненности, завершённости я сохраню в памяти, насколько сумею, однако… Повторять подобный опыт я бы не спешил, и не из-за боли или неумения Квотриуса, это всё дела наживные, была бы охота, но… Её нет. Мне больше самому нравится владеть любимым, быть, если можно так сказать об этом чувстве, разделённом, одном на двоих, немножечко, чуточку, всего на «одну спину» выше. Да, если не вдумываться, то можно заключить, что мне просто больше нравится быть сверху, причём не в этой позе, а, когда Квотриус лежит на спине, и руководить всем процессом сношения, сиречь, соития, ну да не хрен бы разница? Сколько волка ни корми, а у осла…
Глупость какая в голову пришла, но точная, вернее, «членоводить» - три «Ха»!
А если вдуматься глубже в смысл пережитого и сделанные, может, и скоропалительные, выводы, то окажется, что я действительно хочу быть инициатором во всех наших отношениях, хоть и люблю Квотриуса необычайно сильно. Да и привязан я к нему столькими живыми нитями, что сосчитать невозможно никакому Нумерологу. Может быть, выводы мои, сделанные так скоропалительно, в дальнейшем подвергнутся переосмыслению, но всё же… Всё же, Квотриус, звезда моя нездешняя - мой единственный проводник, как поводырь для маггловского слепца, в этом мире грязных, потных, страдающих и жестоких к ним, таковых же грязных, потных и страдающих кто чем людей, рабов и Господ. Иначе здесь не живут и жить не захотят… ещё так нескоро. Ещё очень даже нескоро, и времена Господ и сервов изыдут ещё очень не быстро, только со вживанием норманнских лордов в действительность Британии многострадальной и их Великой Хартии Вольностей * * * , первым британским маггловским законом, потребующим прав у короля!
Но что-то это я о политике, а надо ведь - о Квотриусе. Но, помилуй Мерлин, после того, что он учинил надо мною, о нём думается с бо-а-а-льшим трудом и нездешними силищами. Слишком измочалил он меня.
И Северус вовсю уже сравнивал два своих «настоящих», и квиддитчная игра между ними закончилась вничью - никто так и не поймал снитч. Хотя, нужно учесть, что между явлениями магическому миру по-настоящему грозных злых дядек с волшебными палочками наголо происходит некоторое время счастливого затишья, купленного, правда, разной ценой. Следует правильно сопоставлять эпоху Гриндевальда, когда конфликт, им развязанный, превратился в мировую бойню магглов, и почти такую же, если не большую по длительности эпоху фактического владычества Тёмного Лорда, если даже выкинуть то время, когда он был развоплощён и не обращать внимания ни на заявления Корнелиуса Фаджа, ни на существование подпольного «Ордена Феникса», столь малочисленного, что если бы не Снейп со своими докладами о местах нападения на, читай: магглов, магглорождённых, полукровок, чистокровных магов (нужное подчеркнуть), то Орден был бы незаметною капелькой в море. Итак, если сравнить Волдеморта с Гриндевальдом по мощности воздействия даже на маггловское общество, тогда последний злой дядька окажется вовсе не таким уж грозным. Ведь всё при Тёмном Лорде происходило только в Британии, за пределы маленьких маггловских островков не выходило, хотя, да - были беженцы, и жестокость у Волдеморта, как личности, была поистине садистической, а каков шеф, таковы и его потеннциальные да и реальные подпевалы.
Но… Что-то Снейп совсем не о том задумался, и это после такого желанного, но оказавшегося неприятным, долгожданного, но… Всё же соития с возлюбленным братом, оказавшимся полным профаном в искусстве… такого рода любви - быть сверху. Но научится ли Квотриус, или Снейп запретит ему любить себя… так? Ах, да не Северус ли тут полчаса тому разорялся, про себя, правда, что будет любить брата, как... тот захочет. Но понравилась ли Квотриусу таковая любовь? Судя по его плотоядной ухмылке, очень даже.