Звезда бегущая
Шрифт:
— На какой работе! — нетерпеливо отозвалась Аня. — Дело у меня одно есть.
— Что за дело, раз ты в театр идешь? В театр! — подчеркнула Лида. — Перенеси на другой день свое дело.
Аня на секунду приостановилась.
— Не могу перенести. — И тут же проговорила прежним нетерпеливым тоном: — Ой, да ну мне некогда обсуждать с тобой, я опаздываю. Займи, в общем.
Она вылетела из квартиры, хлопнув с размаху дверью, цепочка на двери позвякала, болтаясь от удара, умолкла, и вся квартира сразу наполнилась тишиной.
—
Она проговорила это самой себе, вовсе не ожидая никакого ответа от Лиды, но Лида не удержалась.
— Мама, перестань. Что ты все на нее… Так нельзя. Ведь ты ее просто затерроризировала.
— Я? Затерроризировала?! — мгновенно взвилась Нина Елизаровна. — К бабушке в комнату она входить не хочет — я ее затерроризировала? Из зарплаты копейки в дом не вносит — я ее затерроризировала?!
Она могла, наверное, еще долго продолжать в таком роде, но Лида перебила ее:
— Мама, она еще просто не взрослая! Еще не созрела. Не чувствует еще. Не понимает. И насчет зарплаты тоже. Как это так: раньше обходились без ее денег, и ничего. А сейчас вдруг вынь да положь. Она просто не понимает.
— Вот-вот, — перебила теперь в свою очередь Нина Елизаровна. — Ты все понимаешь. Все прощаешь. Оттого и в жизни у тебя так. Тридцать лет, а все с матерью…
— Мама! — запрещающе, едва не криком, остановила ее Лида. — Мама! Я прошу тебя!
Привлекательное ее, молодое еще лицо все пошло красными пятнами. То как бы несколько отрешенное выражение в глазах, которое, может быть, и составляло главную прелесть ее лица, полностью, до самого дна вытеснилось стыдом.
Нина Елизаровна хотела сказать дочери кое-что еще, но эти красные пятна, этот стыд в глазах заставили ее сдержаться. Некоторое время они сидели за столом напротив друг друга молча, потом Лида, не допивая своего чая, встала и ушла в прихожую одеваться. На кухню она вернулась уже в плаще, совсем готовая уходить.
— Во сколько ты выйдешь? — спросила она мать. Голос ее был сдавлен, однако говорить она старалась ровно и спокойно.
Нина Елизаровна работала экскурсоводом в музее, смена ее нынче начиналась в два часа, и значит, выходить из дома нужно ей было где-то в час, в начале второго.
— Понятно, — выслушав ее, что-то прикидывая про себя, сказала Лида. — Мы с Мариной возьмем тогда работу домой, но раньше половины второго нас едва ли отпустят…
— Ничего, — сказала Нина Елизаровна. — Час, полтора, в крайнем случае, бабушка и одна побудет. В двенадцать я ее покормлю, как обычно, и побудет.
— Побудет… — отозвалась Лида. — Только, по-моему, мучается она очень, когда одна остается… боится. Может быть, ты сможешь меня дождаться?
Непонятно, зачем она просила об этом, ведь знала же, что нет, и Нина Елизаровна ответила с резкостью:
— Только не надо, меня не мучай. Тебе она бабушка, а мне мать. Как будто бы я не переживаю!
— Мама, я тебе не в упрек, — с терпеливостью в голосе произнесла Лида. — Не можешь, значит, не можешь.
Она сходила в дальнюю комнату, попрощалась там с бабушкой, кивнула матери из прихожей, но Нина Елизаровна задержала ее, спросив с кухни:
— А почему ты с Мариной придешь, я не поняла. Ты сказала: «Мы с Мариной».
— Да, мы вместе отпросимся. Она мне кое-какие свои вещи примерить принесет. Для поездки с Андреем.
— Надо обходиться тем, что имеешь сама, — сказала с кухни Нина Елизаровна.
— Мне хочется быть нарядной рядом с ним, — о прежней терпеливостью в голосе сказала Лида. — Чтобы ему приятно было. Я ведь не сама по себе буду. С ним.
— Я, знаешь, была бы более счастлива, если бы ты была рядом с кем-нибудь другим.
Мать снова выходила на т у, запретную, тему, и Лида снова остановила ее:
— А я бы не была. О чем разговор, мама?
Нина Елизаровна догнала ее уже около лифта.
— Забыла спросить тебя. Ты вроде кофе купила. Где он, чтоб мне не искать?
Лида удивилась. Мать не пила кофе.
— Зачем тебе?
Нина Елизаровна помялась мгновение.
— У меня гости будут, — сказала она с уклончивостью.
— Сейчас, утром?
— Ну а почему нет?
— Да нет, ничего. Просто так неожиданно… ничего не говорила — и вдруг гости. Там кофе, в полке, за фарфором стоит.
— За сервизом?
— А! — Лида улыбнулась. — За сервизом. Это я все по детской привычке его так. — Пришел, лязгнул у нее за спиной, останавливаясь, лифт, и она повернулась, нажала на ручку, открывая дверь шахты. — Все, я ушла?
— Да, конечно, — с поспешностью отозвалась Нина Елизаровна. — Беги.
Железная дверь шахты захлопнулась, простучали закрытые Лидой деревянные дверцы, лифт снова лязгнул, и кабина с Лидой внутри уплыла вниз.
2
Клубились толпы на автобусных и троллейбусных остановках. Чревастые машины — одни, отфыркиваясь отработанными газами, другие, позванивая усами токосъемников, воздетых к натянутым над дорогой проводам, — подруливали к остановкам, расходились с натужным скрипом складни дверей, а там, за дверями, было плотно и туго — не влезть, казалось, и мыши. Но толпа на остановках присасывалась к распахнутым чревам, надавливала, и внутри начиналось движение, бубнил в динамик водитель: «Машина не резиновая, закрываю, граждане, двери!» — но машина оказывалась резиновой: куда, казалось, не влезть и мыши, влезал и один человек, и другой, и целый десяток… и обремененные хрупким, нежным грузом человеческой плоти железные машины катили дальше, чтобы исторгнуть из себя этот груз, эту смятую человеческую плоть возле станций метро.