Звезда бегущая
Шрифт:
Едва ли он собирался действительно ударить ее, но Аня испуганно отшатнулась, попятилась, и это ее движение бросило Лиду к слесарю, она ухватилась за кронштейны и попыталась отнять их:
— Да что вы тут!..
— Ах, падла!.. — рванул слесарь кронштейны из ее рук.
Лиду мотнуло вслед за ними, она почувствовала, что пальцы ей разжало и она выпускает кронштейны, а в следующее мгновение ее прожгло неожиданной жаркой болью над переносицей, и от этой на миг ослепившей ее боли она упала на колени. Это один из вырванных у нее кронштейнов, описывая в воздухе дугу,
— А-аа!.. — дико, страшно закричала Аня, продолжая пятиться и прижимая к груди руки с судорожно скрючившимися пальцами.
— Лидочка! Девочка моя! — бросилась к Лиде Нина Елизаровна.
Слесарь, неверными торопливыми движениями заталкивая кронштейны за пазуху, скорым скользящим шагом спешил уже убраться восвояси.
— Отродье бабское!.. — сплюнул он на ходу.
Аня наконец опомнилась от своего испуга, побежала за ним и захлопнула дверь, так все это время и простоявшую открытой.
Кронштейн рассек Лиде кожу на лбу, и через переносицу на щеку ей, на губы, на подбородок тоненькой струйкой точилась кровь.
— Да, в общем-то, и не очень сильно. Это я от неожиданности… — смущенно и виновато улыбаясь, проговорила Лида, поднимаясь с коленей.
Нина Елизаровна поддерживала ее под руку.
— Но у тебя кровь! — Она метнулась к шкафу, открыла с размаху створку, вытащила пакет с ватой, оторвала клок и, намочив в одеколоне, приложила к Лидиной ране. Намочила еще один клок и стала вытирать кровь у нее с лица. — Боже мой, господи боже мой, взять и ударить женщину!.. Что за свиньи мужики, что за свиньи! Все, кругом, куда ни глянь! За что их уважать… за что?! Трусливые, подлые, пьянчуги… Ни в одном намека на личность!
— Не надо, мама, перестань. — Лида морщилась от щиплющей боли, но терпела, не отстранялась. — Что мужчины… что их ругать. Они нас, мы их… и все это бессмысленно.
— Ага, он тебе по щекам ни за что ни про что, а ты — бессмысленно? — Аня, вернувшаяся в комнату, обхватив себя крест-накрест руками, ходила быстрым дробным шагом по узкому свободному пространству между обеденным столом и дверью, где на ночь обычно ставилась для нее раскладушка. — Ни ответить ему тем же, ни в милицию на него подать, так хоть душу отвести могу?!
Лида, глядя на Аню из-под руки Нины Елизаровны, которая все останавливала и никак не могла остановить ей кровь, сказала:
— А я за тебя и в самом деле так испугалась, Аня… Бросилась к нему, а сама думаю: вдруг и вправду ударит этими штуками мою Аньку…
Аня, стремительно развернувшись, рванулась к дивану, к сидящим на нем сестре с матерью, опустилась перед ними на колени и обхватила обеих за шею.
— Лидонька! Мамочка! — заговорила она сквозь прорывающиеся в голосе слезы. — Так хочется счастья, так хочется!.. Почему не везет, скажите. Конечно, он жлоб, дурак, ограниченный… я знала, все знала… но я хотела, чтобы он на мне женился… я с ним была бы счастлива, я знаю. Для счастья вовсе не нужен умный, щедрый, красивый… он семью хотел, детей и чтобы в доме всего в достатке… а мне больше не нужно ничего. Дом, детей бы родила, машина поехать за город… я его
— Аня! Что ты говоришь, Аня?! — Признание дочери вызвало у Нины Елизаровны приступ раздражения. — Разве в этом может быть счастье: машина, достаток… И все?
Аня разомкнула руки и поднялась.
— Дети! Я сказала: и дети!
Слез у нее в голосе больше не было.
— Но дети не могут быть самоцелью. Люди ведь не животные.
— А без детей мы выродимся, исчезнем с земли, как нас и не было! — теперь Аня говорила уже с обычной своей агрессивностью.
— Ну, уж на этот-то счет не беспокойся, — усмехнулась Нина Елизаровна. — Не выродимся.
— А может, и выродимся, — негромко, как для себя лишь, сказала Лида.
Она подняла руку и перехватила у матери ватный тампон, которым та останавливала ей кровь.
— Это почему? — спросила Нина Елизаровна.
Лида не ответила. Она встала с дивана, прошла к платяному шкафу, открыла створку с внутренним зеркалом, отняла вату от раны и посмотрела на себя.
— Красавица…
— Почему выродимся? — повторила вопрос Нины Елизаровны Аня.
— Потому что мы не животные, — не поворачиваясь к ним, по-прежнему глядя на свое отражение в зеркале, ответила Лида.
— Ничего не понятно, — подумав, сказала Аня. — И что из этого?
— Страшно рожать, когда не знаешь: для чего? Когда не понимаешь смысла. Не видишь цели…
— Это твой личный опыт, — перебила ее Нина Елизаровна. — Не распространяй свой личный опыт на все человечество.
Лида отняла тампон ото лба — вроде бы кровь больше не шла — и повернулась.
— А знаешь, — сказала она тихо, глядя на мать, — почему я не родила тогда? Не хотела, чтобы ребенок рос без отца. Ты-то сама росла с отцом, ты не знаешь, что это такое — без отца. Мы с Аней знаем. Я не укоряю тебя. Констатирую. Любимое словечко нашего завкафедрой.
Слова ее отскочили от Нины Елизаровны сухим горохом.
— А если знала, как без отца, — сказала Нина Елизаровна, — так нечего было с этим своим Андреем тянуть столько лет. Надо было находить другого, замуж за него — и пожалуйста, с отцом. Сколько тебе названивали.
— Что ты говоришь, — так же тихо, как до того, отозвалась Лида. — Если бы я просто его любила… а он сам для меня как ребенок был. Разве можно бросить ребенка?
— Бросила ведь все-таки? — хмыкнув, сказала Аня.
Сжав кулаки, так что побелели косточки на пальцах, Лида закричала — с неожиданной силой, сдавленным, стиснутым криком:
— Молчи! Молчи!..
За полуотворенной дверью бабушкиной комнаты раздался грохот.
На мгновение все замерли — и поняли: это бабушка пыталась взять судно сама.
— О боже, — сказала Нина Елизаровна, бросаясь туда. — Что она, в самом деле… ведь никого чужого в доме.
Аня подошла к лежащей на полу умывальной раковине и легонько пнула ее.
— Кто б нам ее установил все-таки…
Слышно было, как в соседней комнате Нина Елизаровна что-то говорит бабушке.
— Давайте спать ложиться, — так же, как и Аня, в пространство перед собой сказала Лида.