Звезда бегущая
Шрифт:
— А чай допивать? — спросила Аня.
— Ты еще хочешь чаю?
Вышла от бабушки Нина Елизаровна.
— Бабушка нарочно его уронила, — сказала она. — Чтобы мы прекратили.
— Есть предложение, мам, чай не допивать, ложиться, — сообщила ей Аня.
Нина Елизаровна согласилась:
— Давайте. — И повторила, теперь для одной Лиды: — Оно ей вообще не нужно было. Специально, чтобы мы прекратили!
Когда раскладушка уже была разложена на своем обычном месте, постели постелены, будильник заведен, чтобы
— Мама, ляжешь сегодня с бабушкой? Я бы хотела сегодня принять снотворное.
Но Нина Елизаровна, оказывается, тоже собиралась сегодня пить снотворное.
— Аня, может быть, ты? — посмотрела она на младшую дочь.
— Ой, да ну что вы ко мне! — с недовольством отозвалась Аня. — Вы же знаете!..
— Ладно, тогда все. Ложусь я, — коротко сказала Лида.
— Тогда я. Сколько все ты да ты… — Нина Елизаровна глядела на Аню испепеляющим взглядом, но та будто не замечала ничего.
— Лидка, а если ты здесь, — сказала она, — ляжешь на раскладушке, а? Мне так на ней надоело. А я на диване. Тебе же все равно.
— Пожалуйста. — Лида согласилась.
Они сходили с Ниной Елизаровной на кухню, выпили там каждая свою порцию снотворного, вернулись, и Лида, дождавшись, когда мать зайдет в бабушкину комнату, выключила свет.
Крутая ночная темень стояла за окном. Лишь уличные фонари далеко внизу разжижали ее кое-где туманными белесыми плешинами.
— Спокойной ночи, Ань, — сказала Лида.
— И тебе, — почти сонно уже отозвалась Аня.
7
Тишина настала в квартире. Дом с четырьмя обитающими в нем женщинами — юной девушкой, для которой жизнь была еще сплошной туманной неизвестностью, тридцатилетней ее сестрой, которая довольно отчетливо различала свой путь и разве что неожиданный поворот сулил ей что-то совершенно неведомое, их матерью, не осознавшей еще, что все развилки на ее дороге кончились, что дорога уже привела ее к тому конечному пункту, к которому она стремилась, и старухой, изжившей свой век, выбредшей на обочину и поджидающей своего последнего часа — дом этот погружался в сон.
И вдруг со страшным грохотом полыхнуло, раздался дикий Анин крик; Лида, вскочив с раскладушки и дернув шнур выключателя, увидела, что Аня, держа почему-то в руках одеяло, стоит на диване и губы у нее трясутся.
Из бабушкиной комнаты, с насмерть перепуганными глазами, вылетела Нина Елизаровна.
— Что такое?! Что случилось?! — закричала она истошно.
— Я одеяло… — продолжая все так же стоять на диване, дрожащим голосом заговорила Аня, — оно сбилось в пододеяльнике… я подняла его ногой, чтобы встряхнуть, и тут это… я подумала, война… атомная бомба взорвалась…
Во время этой ее сбивчивой речи Лида глянула на ружье, как-то небрежно-косо
— А оно, оказывается, и в самом деле было заряжено. Ты ведь взводила курки? — посмотрела она на Аню.
— Я его только попугать хотела… я не думала! — в Анином голосе сейчас прозвучал уже не испуг, а ужас.
— Вот тебе и на, — проговорила Нина Елизаровна растерянно. Происшедшее объяснилось, страшного ничего не произошло, и сердце ее тут же встало на место.
Лида, по-прежнему держа ружье перед собою, вдруг начала смеяться.
— Заряжено… оказывается… оказывается… Нажала бы… и все, нет его… надо же!.. — говорила она сквозь странный этот свой смех и все смеялась, не могла остановиться, и на смех уже это не походило, скорее на рыдания.
Нина Елизаровна подошла к дивану, забрала у нее ружье и отдала его Ане, выпустившей наконец из рук одеяло.
— Перестань! — дотянулась Нина Елизаровна до Лидиных плеч и сильно встряхнула ее. — Перестань! Что ты мелешь?! — Она еще и еще раз тряхнула ее. — Как оно могло быть заряжено, с какой стати?
Аня понюхала стволы — пахнут ли порохом, понюхала, как и Лида, замок и повесила ружье обратно на медвежью голову.
— Курки спущены, — сказала она. — А я их взводила, точно помню.
— Точно, точно… — Лида перевела дыхание. Раздиравший ей грудь смех, может быть, не без помощи Нины Елизаровны оставил ее, она успокаивалась. — Вон, поглядите на обои… в углу под потолком.
Нина Елизаровна с Аней посмотрели под потолок — отставшие от стены и завернувшиеся вниз обои там были изодраны дробью в клочья.
Лида спустилась с дивана на пол, прошлепала босыми ногами к раскладушке, чтобы надеть тапочки, начала надевать, повернувшись для этого лицом в другую сторону, подняла голову — и так нога у нее и осталась всунутой в тапку лишь наполовину: в открытых дверях соседней комнаты, держась за косяк, стояла бабушка.
Остолбенение и немота напали на Лиду.
Но так длилось лишь какое-то мгновение — она бросилась к бабушке, и из нее вырвалось:
— Бабушка! Встала! Сама!
Лидин крик поверг Нину Елизаровну и Аню в такое же остолбенение. И так же, как Лида, они бросились затем к дверям соседней комнаты.
— Мама! Как ты смогла?! — голосом, в котором была готовность поверить в чудо, воскликнула Нина Елизаровна.
— Ну, дает бабушка! — в обычной своей манере проговорила Аня.
По старому, испитому временем, морщинистому лицу бабушки бродила неотчетливая блаженная улыбка.
— А вот, — сказала она слабо, по-прежнему продолжая держаться за косяк, — тут у вас грохнуло… я потянулась, потянулась… смотрю, встаю…
— Так ведь ты говоришь?! — потрясенно, будто не веря своим ушам, перебила ее Лида.