Звезда любви
Шрифт:
— А если я пожелаю остаться в столице? — сверкнула она непокорным взглядом в сторону мужа.
— Тогда уеду я! — веско ответил Горчаков.
— И ничто не заставит Вас переменить своего решения? — дрожащим голосом спросила она.
— А чего ради мне менять решение? Разве Вы не этого хотели? Свободы от меня?
Горчаков поднялся из-за стола и направился к выходу из столовой. Опомнившись от потрясения, Полина бросилась за ним:
— Мишель!
Князь остановился, но не обернулся.
— Мишель, Вы не правы!
— В чем не прав, сударыня? В том, что вижу Вас насквозь? В том, что Вы влюблены в другого?
— Мишель,
Михаил развернулся, с удивлением глядя в ее раскрасневшееся лицо. О да, она была прелестна, когда, волнуясь и сбиваясь, говорила ему о том, что он пренебрегает ею, что ей просто нужно время, чтобы все у них стало так, как прежде, до злополучной Пасхи! Горчаков смотрел на нее, как на нечто диковинное, как, например, он мог бы смотреть на яркую бабочку, или красивый цветок, любуясь, но не понимая сути того, что она пыталась сказать ему сейчас.
— Ах! Вы не слушаете меня! — воскликнула она, заметив его отстранённый взгляд, и вдруг разразилась слезами, что давно уж подступили к глазам и жгли их все сильнее с каждой минутой.
— Полин, — Мишель шагнул к ней и неловко приобнял вздрагивающие плечики.
— Вы говорили, что любите меня, — всхлипывая, продолжила она. — Говорили, что я нужна Вам, а нынче отшвыривайте, как ненужную вещь, и все потому, что вбили себе в голову, будто я люблю Шеховского.
— А разве нет? — выпустил ее из объятий Горчаков. — Разве нет?! — повторил он.
— Я не знаю, — вздохнула Полина. — Ах! Правда, я не знаю! Это все так сложно. Вы не поймете!
— Отчего же? Попытайтесь объяснить, — задумчиво ответил Михаил.
Ему показалось, что он знает, о чем она хочет сказать, но все же хотел об этом услышать от нее.
— Я не скрываю, что была влюблена в Павла Николаевича, — начала Полина.
— И кто ж его не любит, — прошептал себе под нос заметил князь, вспомнив слова своей старшей сестры Катиш, которые некогда смутили и самого Шеховского. Михаил тогда как бы в шутку поинтересовался у сестры ее женским мнением о том, почему дамы всегда предпочитают ему Павла.
— Да что ж тут мудреного? — удивилась Катишь. — Ты вот, Мишель, больше на медведя похож, солидный да степенный, не пошутишь, не улыбнешься, и с самого детства таким был, а Поль, — тут она восхищенно закатила глаза к потолку, — он как мечта, тонкий да звонкий. Кудри золотые, в глазах огонь, плечи широки, талия тонкая, — глаз не отвесть!
— Но потом, когда Жюли исчезла… Мне показалось, что… Ах, неважно! Я люблю свою любовь к нему, а не его, — выпалила Полин и сама испугалась своих слов.
Но слово, как известно, не воробей…
— Так трудно забыть муки первой любви, — потупила она взор. — Так трудно! — покачала она головой.
— Может, Вы и правы, Полин, — тихо ответил Михаил. — Мне о том не ведомо. Я знаю только, что я Вас люблю, и Ваше равнодушие причиняет мне страдание, — вдруг добавил он.
Полина подняла заплаканные глаза и уже не смогла отвести их от лица своего супруга. Его обычно столь непроницаемый вид, броня ледяного равнодушия, которой он отгораживался от нее, сейчас вдруг дала трещину, и она явственно читала в его взгляде все его чувства. Невыносимым стыдом обожгло душу. Она и в самом деле ни разу не подумала о том, что причиняет ему боль своими поступками. Упиваясь
— Мишель…
— Пустое это, сударыня! — вздохнул он.
Княгиня покачала головой.
— Давайте вернемся к этому разговору позже, — попросила она.
— Как пожелаете, — отозвался Михаил.
Дверь за ним бесшумно закрылась, и Полина осталась одна. Что же ей делать? Если все останется, как сейчас, Мишель непременно захочет разъехаться, и наверняка не изменит решения. Но он только что говорил, что любит меня, — на сердце потеплело от этой мысли, — а если любит, значит, сможет простить, только вот первый шаг к примирению, по всей видимости, сделать придется ей самой. И сделаю! — решительно расправила она плечи. Сегодня же! Может, и не захочет он потом отсылать меня от себя.
От Горчаковых Павел отправился в гостиницу "Бокэн", где остановился Муравьев. Перед отъездом Николай Николаевич просил его зайти с тем, чтобы передать с ним утвержденные в Петербурге инструкции для губернатора Камчатки Завойко. Эта встреча с Муравьевым один на один в гостиничном номере была куда более плодотворной. Николай Николаевич имел возможность более внимательно присмотреться к Шеховскому. Для себя он отметил цепкий взгляд, трезвые суждения, а самое главное — огромное желание вникнуть в суть происходящего, понять весь глубинный смысл того, что ему предстояло сделать. Найдя в лице молодого Шеховского внимательного и заинтересованного слушателя, Муравьев с воодушевлением принялся делиться с ним своими планами по обустройству восточной окраины великой империи. В свою очередь, Павла приятно поразила горячность молодого генерал-губернатора, его стремление укреплять величие России и на самых дальних ее рубежах. Он говорил так увлеченно, что Поль отметил, что он и сам уже загорелся идеями Николая Николаевича.
До Иркутска Шеховскому предстояло ехать с капитаном Невельским, а оттуда почти сразу же отправляться далее — на Камчатку, в Петропавловск. Ради любопытства заглянув в карту, он был поражен расстоянием, которое отделяет Петропавловск от Петербурга. Неужели и там, в Богом забытой глуши, живут люди? Павел с трудом мог представить себе, как ему удастся одолеть такой путь. У Муравьева он познакомился и со своим попутчиком, обласканным ныне сильными мира сего капитаном второго ранга Геннадием Ивановичем Невельским, который был лет на десять старше Павла и внешне никак не походил на героя, подвигами которого восхищался Петербург. Услышав, что князю путь лежит на Камчатку, он стал с восторгом рассказывать об Авачинской бухте, на которой расположен Петропавловск, о том, какой прекрасный порт может быть воздвигнут на ее берегах, но в тоже время сокрушался, что прискорбно мало внимания уделяется Амуру и его прибрежным областям.
— Да Вы поймите, Павел Николаевич, жизнь на Камчатке не возможна без того, чтобы не использовать Амур, — доказывал он Шеховскому, ухватившись по своей привычке за пуговицу его мундира. — Я не спорю, Камчатка сама по себе хороша, но это голодная земля, которая не сможет прокормить себя, а везти туда продовольствие сушей — это же так долго, так дорого! В то время как Амур может и должен стать тем водным путем, который будет снабжать Петропавловск.
— Я понимаю, — улыбался Поль, хотя ни черта не понимал в том, что говорил молодой капитан, но дал себе слово, что по дороге в Иркутск непременно разберется во всем этом.