Звезда любви

Леонова Юлия Сергеевна

— Грех на душу взяла, — ответила Анна. — Встретила графиню Левашову и сказала, что отец Николки погиб. А может, и в самом деле так оно и есть, — грустно продолжила она. — Сил нет больше думать о том: жив ли он? Кто он? Почему я оказалась одна на берегу залива?

Вздохнув, она передала мальчика с рук на руки Агате.

— Чем больше думаю о том, тем страшнее узнать правду? А вдруг именно его отец пытался избавиться от меня? — вздрогнула она.

— Вот же ж змеюка подколодная, — пробормотала себе под нос Агата.

— Кто? — удивленно распахнула глаза Анна.

— Да вдова генеральская. Это ж ее длинный язык треплет что попало.

— Да

Бог с ней, — отмахнулась Аннет. — Не ее в том вина, что я и имени своего настоящего вспомнить не могу, имени отца ребенка своего не знаю, а ведь почитай год уж прошел.

— Жив батько-то Николкин, жив, — вздохнула старая нянька.

— Откуда тебе знать о том? — вскинулась Анна. — Ежели знаешь что, то говори!

— Не ведомо мне о том, кто он, — прошелестела Агата под сердитым взглядом барышни, — вот только сердцем чую, свидитесь вы еще с ним. Дай Бог, чтобы не пожалела ты о том.

— Вот и я того боюсь… — тихо произнесла Анна.

Несмотря на то, что с утра до ночи Аннет крутилась как белка в колесе, душа маялась и ныла от постылого одиночества. Оставаясь ночью наедине с собой, она ждала и боялась снов, в которых видела его. И пусть лица его ей не дано было узреть, сердце колотилось как сумасшедшее, когда она просыпалась вся покрытая липкой испариной и с мокрыми от слез щеками. Тоска невыносимой тяжестью тянула ее в омут душевных мук, ни просвету, ни проблеска. Господи! За что мне это все?! — исступленно рыдала в подушку Анна и ждала, сама не зная чего. Но приходило утро, начинался новый день, полный забот и забывались на время, отступали ночные страхи и душевные терзания.

К концу июня у Ники прорезался первый зуб. Аня не спала всю ночь. Николка то и дело просыпался и начинал капризничать и плакать. Невозможно было унять этот плач, после полуночи поднялся жар, и, сходя с ума от беспокойства, Аннет носила его на руках, каждые четверть часа, касаясь губами пылающего лба младенца. Ворча Агата забрала у нее мальчишку.

— Что ты маешься, что изводишь себя, — отчитала она молодую мать. — Покричит и перестанет. Не иначе зубок режется.

Права оказалась старая нянька. Уже под вечер следующего дня, Аня заметила блеснувший на розовой десне белый зубок.

* * *

Павел вернулся в Иркутск к концу августа. Обратная дорога была куда легче, чем его путь в Петропавловск по Охотскому тракту. Остановился он вновь в доме генерал-губернатора. Увидев его Муравьев, не смог сдержать возгласа удивления при взгляде на лицо князя. Поль криво усмехнулся, и, отвечая на невысказанный вопрос, вытащил из кармана охотничьей куртки медвежий коготь на кожаном шнурке, что торжественно вручил ему Буотур, прощаясь с ним в Петропавловске.

— Вот, напоминание о собственной глупости, — спокойно произнес он.

— Бог мой, да Вы счастливец, Павел Николаевич, — пораженно произнес Николай Николаевич, — выжить после нападения медведя.

— Моя заслуга не велика, — пожал плечами Шеховской, — если бы не проводник-якут…

— Потом, потом, — опомнился Муравьев, — сначала отдых, ужин, а потом Вы нам всем расскажете.

Князя проводили в его комнату и оставили одного, предварительно поинтересовавшись не нужно ли ему еще что-нибудь. Прохор засуетился вокруг, помогая снимать пропыленную одежду.

— Я сам, — раздраженно отозвался Павел. — Воды принеси умыться с дороги и приготовь рубашку и сюртук на вечер.

Господи, как же давно он не одевался как человек благородного сословия. Шеховскому казалось, что за эти четыре

месяца, что он был в пути в Петропавловск и обратно, он сросся с одеждой охотника. Павел, стянув рубаху с наслаждением плескал на себя теплой водой, растирался белым пахнущем свежестью полотенцем. Переодевшись к ужину, он заметил на письменном столе одиноко лежащий конверт. Он не заметил, как тот появился в комнате. Может, Прохор принес, — князь взял его и поднес к окну, где в свете догорающего дня прочел свое имя, выведенное на конверте твердой рукой отца. Сердце сжалось в дурном предчувствии, задрожала рука, сглотнув ком в горле, Шеховской сломал восковую печать и, развернув послание, поднес его к глазам. Отец всегда был скуп на эмоции, но, читая это письмо, Поль понял, как нелегко тому дались эти строки: "Поль, видит Бог, что я многое бы отдал, чтобы мне не пришлось писать тебе о том, но в этом состоит мой долг и я должен сообщить тебе сие прискорбное известие. Шестого мая сего года в Финском заливе было найдено тело твоей жены, мне пришлось присутствовать при опознании. Нет никаких сомнений, что это именно она. Поверь, мне очень жаль. Юлию Львовну захоронили на семейной кладбище в Павловском".

Уронив недочитанное письмо, Павел сжал ладонями виски.

— Нет! Господи, нет! Не верю! Боже, верни мне ее! — хриплый шепот сорвался с пересохших губ.

Отняв руки от лица, Павел с удивлением уставился на влагу на своих ладонях — слезы, это ж слезы. Он не помнил, когда плакал в последний раз, даже в детстве, ему едва ли не с самого младенчества внушали, что плакать это стыдно. Но сейчас ему не было стыдно, сердце рвалось от боли, перехватило дыхание. Мой Бог, я сам, сам желал ей смерти! Уж лучше бы она уехала с Левашовым. Пусть предательство, лишь бы она была жива, — Шеховской со стоном сполз по стене на пол. Не было сил подняться, не было сил выйти из этой комнаты, но его ждали к ужину.

— Прохор! — хрипло выкрикнул он.

— Чего изволите, Ваше сиятельство? — заглянул в комнату денщик.

— Водки подай! Да поживее!

Увидев барина сидящим на полу с мокрым от слез лицом, Прохор оторопел.

— Ваше сиятельство…

— Нет ее больше! Понимаешь, нет! Похоронили без меня, — добавил он.

— Так это, Павел Николаевич, коль такое дело может домой, проститься бы надо по — христиански.

— Сам знаю. Водки принеси, — уже тише добавил Поль.

Прохор тут же исчез за дверью. Появившись спустя несколько минут с бутылкой и рюмкой на подносе, он поставил свою ношу на стол и помог хозяину подняться. Павел трясущейся рукой налил полную рюмку и залпом опрокинул ее в себя. Опершись руками на стол, князь вгляделся в свое отражение в зеркале. Из зеркала на него смотрело неестественно бледное лицо и только три шрама яркими пятнами выделялись на этой застывшей белой маске. Сдернув с шеи белый галстук, Павел отбросил его в сторону.

— Черный подай, — сдавленно прошептал он.

Спустя четверть часа Шеховской спустился в столовую, где его ожидали к ужину семейство Губернатора и несколько приглашенных из числа избранных.

— Николай Николаевич, можно Вас на несколько слов? — обратился к нему Павел, поздоровавшись с присутствующими.

— Конечно, Павел Николаевич, — Муравьев сделал приглашающий жест рукой и Шеховской проследовал за губернатором в его кабинет.

— Я получил письмо из дома, — начал Павел. — Отец пишет, что в мае было найдено тело моей погибшей жены. Я бы хотел просить Вас о разрешении съездить в семейное имение, чтобы иметь возможность…