Звезда Ворона
Шрифт:
— Неужели мы не можем ничего сделать? — шепотом поинтересовался Феликс у Эскера, когда тот прошел проведать Джелу. — Мы можем убежать?
— Это будет плохая идея. — удрученно ответил наемник. — Они все равно нас выследят. Лучше подождать и посмотреть, что будет дальше. Изеул совершил ошибку, приведя нас сюда. Он не будет творить зверства на глазах у остальных, так как не все здесь поддерживают его фанатичную натуру.
— Господин Феликс, вы что, хотите бежать? — обеспокоенно прошептал Милу, который вместе с Аньей перевязывал раны Джелу. Похоже, он услышал их разговор. — Но зачем нам убегать от этих добрых людей?
Феликс подумал, что ослышался, но когда посмотрел на круглое лицо Милу, то понял, что мальчик говорит совершенно серьезно.
— О каких добрых людях ты говоришь, Милу? — прошептал Феликс, покосившись на пиктского воина, доспех которого в наступающих сумерках еще больше напоминал ожившее дерево. — Ты разве не видишь, что эти злодеи
— Но они не могут быть злыми. — уверенно твердил Милу. — Они носят на себе знаки Господа, о которых говорил преподобный.
Эскер тоже покосился на Милу, но ничего не ответил.
— Ты, видимо, совсем в ссоре с головой, если думаешь, что эти дьявольские знаки несут добро. — ответил Феликс, стараясь разглядеть в лице Милу признаки помешательства, но тот был бодр как никогда. — И не нужно больше об этом говорить, мальчик. Эти люди схватили нас против воли, и бог знает, что еще задумали их темные сердца. Этого вполне достаточно, чтобы считать их врагами всех добрых людей.
На этом их разговор был закончен. Когда взошла луна, Эскер велел всем ложиться спать, так как не было нужды ставить охрану, все равно им нечем защищаться. Следующий день прошел в молчаливом ожидании, которое еще сильнее наводило на Феликса тоску. Но Изеул не торопился со своими ритуалами, и никак не показывал свою заинтересованность в этом, которую так фанатично демонстрировал на протяжении всего пути к этому месту. Он ходил по лагерю в окружении молчаливой стражи и других мирных жителей, которые смотрели на него словно на божественного мессию. Несколько раз он подходил к пленникам с другими, более старыми пиктами, которые были увешаны разными украшениями, а на их головах были водружены короны из оленьих рогов со все теми же цветными молельными лентами. Как понял Феликс, это были старейшины этого места. Они о чем-то беседовали с Изеулом на своем языке, который изобиловал рифмованными звуками, но в их поведении и взглядах Феликс не увидел того фанатичного огня, который источал их главарь. И только к вечеру третьего дня за ними пришли несколько десятков вооруженных копьями и шипастыми дубинками воинов.
У Феликса сильнее забилось сердце, когда они повели всех в центр каменного круга, где уже собралась целая толпа людей. Сотни обычных, ничем не примечательных зевак расположились кто на плоских камнях, кто на груде бревен, заменяющих тут трибуны, а кто и вовсе на голой земле. Солнце уже зашло, и вокруг горели десятки факелов, и особенно много их было по бокам импровизированной арены, рядом с которой находилось высокое кресло из связанных друг с другом толстых и витиеватых корней. На нем, словно какой-то царь древнего лесного королевства, восседал Изеул, со сплетенной короной из кривых веток и перьев, кончики которых были позолочены. В отличии от остальных людей, одежда которых хоть и имела общий белый тон, но все же была где-то потерта, а где-то испачкана землей или травой, облик Изеула отличался белоснежной чистотой, и даже церковным богатством. Золотые браслеты и белая, как снег, юбка, странным образом сочетались с кровавыми узорами на его голой груди. Но Феликс не смог по достоинству оценить его наряд, так как голова у него сейчас была занята совсем другим. Его беспокоила несвойственная для такого количества народа тишина. Люди молча наблюдали как пленников ведут в центр круга, и на их лицах читался интерес с толикой веселья. Такие лица можно было увидеть на площадях, когда приговоренных к розгам преступников выводят на эшафот. Только там люди еще и громко кричали, наполняя площадь проклятиями или восторженными криками, в отличии от сложившейся ситуации. Все это казалось пугающим и чуждым.
Сопровождающие их воины особо не задумывались насчет расстановки, и просто согнали всех кучей в центре, отойдя к краю арены, но все еще готовые в любой момент среагировать на внезапную опасность. Как только они отошли, Изеул поднялся со своего странного трона и обратился к группе наемников:
— О, потерянные души, что не знают слова Господа нашего! — начал говорить Изеул, когда все воины заняли свои места. — Ваше темное невежество привело вас сюда, ибо испокон веков в этом месте царит правда, и только тут сердца лжецов и лицемеров показывают миру свою истинную гнилую натуру! Услышьте же меня, дети мои! Среди этих чужаков зреет невиданное доселе семя зла, которое своими темными корнями проникло в чистые умы наших братьев, когда те придавались молебнам Пресвятому Чуду! Оно исказило их мысли, посеяв в их головах смуту и порчу! — после своих слов он указал на скорчившуюся у его трона фигуру, которую до этого Феликс не замечал. Человек, стоявший на коленях у ног Изеула, покачивался взад-вперед, что-то бормоча себе под нос, и водя своими руками по всему телу, будто старался поймать кусающую его блоху. Его взгляд был еще более безумным, чем у самого Изеула, хотя, казалось, куда уж больше? В своем царственном одеянии главный пикт напоминал Феликсу фрески с изображением сумасшедшего императора Костанзо, которого всегда изображают
— И сегодня, следуя обычаям наших предков, и прося Всеблагое Чудо о милости, мы узнаем, в ком скрывается это порочное семя дьявола!
После своих слов Изеул подал знак подчиненным, и те выкатили на середину поляны большое дерево, посаженное в ящике на колесиках, по виду напоминающее те человекоподобные отростки, которые Феликс видел на корабле пиктов. Оно было в два раза выше человеческого роста, и своими кривобокими формами напоминало скрюченного в агонии человека, воздевшего руки к небу. Глядя на него, Феликсу стало еще более неприятно смотреть на все это, но он заставил себя отогнать страх и собрать все свои душевные силы. Сейчас нужно было лишь подождать, ведь он был уверен, что никакого зла они не несут, и что святая великомученница Силестия не оставит ее преданного слугу в беде. Небесная скрижаль все еще была при нем, но сейчас она была холодной и безжизненной, будто обычный кусок камня.
А в это время шаманы уже вынесли семь мечей, обмотанных в белую ткань. Как только мечи поднесли к дереву, Феликсу почудилось, будто ствол и ветки немного изменили свое положение, хотя он и постарался убедить себя, что это только ему показалось, и что ветки пошевелил ветер, которого на самом деле и не было. К тому времени как каждый из шаманов взял по мечу, Изеул уже начал читать свои темные молитвы, к которым присоединились все остальные. Люди не складывали руки вместе, как это принято во время чтения святых текстов, а тянули их к небу, будто прося у бога милости, при этом клоня спины к земле, словно на их плечи положили какой-то непомерно тяжелый груз. Даже солдаты и те принялись молиться, направив прорези свои деревянных масок к небу, но при этом Феликс понимал, что случись что, они мигом отреагируют на возникшую опасность. Лишь горстка людей в центре поляны не придалась всеобщему настроению.
Шаманы, один за другим, стали разворачивать ткань, оголяя покрытые золотом клинки. И так же, один за другим, стали подходить к дереву и вонзать в его центр эти самые мечи. И как только первый клинок вошел в ствол уродливого дерева, Феликс почувствовал, как нестерпимая боль пронзила все его тело. Казалось, что кровь разом превратилась в раскаленную лаву, мгновенно испепелив все нутро. Он чувствовал, что этот жар вмиг выжег весь его воздух, и ему нечем стало дышать. Но сильнее всего боль была в его левой руке, которая стала трястись сама собой. Он увидел, как на тыльной стороне ладони у него стали появляться кровавые узоры, будто чья-то невидимая рука вырезала их острым ножом. Феликс хотел закричать, но не мог из-за нехватки воздуха. И только спустя несколько мгновений адской боли, которые для Феликса длились целую вечность, он понял, что чья-то ладонь зажала ему рот, и не дает вырваться крику. Сквозь слезы, он увидел напряженное лицо Дэя, который обнял его сзади и закрыл единственной рукой ему рот. Только сейчас Феликс осознал насколько же много силы было в этом несчастном калеке. Дэй держал его так крепко, что Феликс не мог даже шелохнуться, и все это он делал одной левой рукой! А спустя еще несколько сердцебиений боль в теле маленького никса стала проходить. Феликс стал ощущать, что кровь из руки перестала течь, а его разум вновь обретает ясность. Но вместе с этим он заметил и то, что теперь рука Дэя стала кровоточить. Все еще сжимая ему рот, она покрывалась алыми узорами, а его теплая кровь капала Феликсу на грудь. Но пастух не издал и звука, продолжая упорно смотреть своим единственным глазом на Изеула, который все еще напевал вместе со всеми странные молитвы.
— Ни слова, мой маленький друг. — прошептал Дэй на ухо Феликса, и убедившись, что тот не будет кричать, медленно убрал свою кровоточащую руку с его рта. Странно, но его голос все еще оставался спокойным, хотя Феликс понимал, что Дэй сейчас испытывает поистине невыносимые муки. Остальные из их группы тоже заметили это, но никто ничего не сказал.
Совместные молитвы пиктов продолжались еще несколько минут. Даже тогда, когда все мечи были воткнуты в дерево, Изеул не прекращал молиться, а в конце даже рухнул на колени, и в фанатичном экстазе затряс своими мускулистыми руками, все еще протягивая их к небу. Когда же этот ритуал закончился, и на поле наступила тишина, Изеул поднялся на ноги и посмотрел на своих пленников слезящимися глазами.
— Благостное Чудо указало нам на проклятого изменника! Смотрите же на того, кто предстанет перед судом Господнем! — возвестил он, указывая на окровавленного Дэя. — все взгляды тут же устремились на пастуха, который в свою очередь не стал отрицать или как-то скрывать кровавые раны. — Согласно нашим древним традициям, я дам этому еретику выбор! — продолжил говорить Изеул. — Пусть докажет, что его душа еще не погрязла во тьме, и что корни зла еще не укрепились в его сердце! Если это так, то Господь защитит свое дитя от смерти! Мой любимый сын, Труцидар, станет сегодня судьей и дланью Господа нашего. Если душу этого незнакомца можно спасти, то Всеблагое Чудо убережет его от смерти!