Звёздная метка
Шрифт:
Панчулидзев схватил кочергу и выгреб горящую картонку из печи, ногой затоптал пламя. С трудом, но разобрал надпись: «Москва. Петропавловский переулок у Хитрова рынка. В трактире “Сибирь” спросить господина Завалишина».
Он несколько раз повторил прочитанное и бросил картонку в огонь. Дождался, пока она сгорит дотла, поворошил пепел кочергой:
«Надо же, шен генацвале [29] Николай, вспомнил ты нашу игру в тайнопись! Мы ведь часто посылали письма, написанные молоком… А прочесть их можно было, только подержав
29
Шен генацвале Николай – уважаемый Николай, друг (груз.).
Эта предосторожность друга в свете нынешних событий вовсе не показалась Панчулидзеву излишней.
Полина появилась в его квартире ранним утром. Про такие визиты так и говорят: свалилась, как кирпич на голову. Панчулидзев даже не успел подумать, что своим вчерашним появлением у Радзинской вызвал этот ответный визит. Едва она вошла, как он напрочь забыл обо всём на свете и только растерянно хлопал длинными и густыми, как у девушки, ресницами, вдыхая её такой знакомый аромат, слушая и не слыша слова, которые она выпалила скороговоркой:
– Ах, какой сегодня чудесный день! Снег выпал… Он, вы не поверите, пахнет арбузом! Вы ели когда-нибудь астраханские арбузы, князь? Ах, право, о чём это я? Конечно, ели – вы же родом с Волги, если я, конечно, не ошибаюсь… Куда же вы так надолго пропали, князь?! Это непозволительно – так скоро забывать старых друзей…
Она весело оглядела его с ног до головы, словно наслаждаясь произведённым эффектом, и приказала:
– Помогите же гостье раздеться, дорогой князь. Или мы так и будем стоять в прихожей?
Панчулидзев торопливо помог ей снять кунью шубу, на которой ещё не растаяли снежинки, поискал взглядом, куда её пристроить, и не найдя подходящего места, повесил на спинку стула.
Полина прошла в комнату, огляделась с таким видом, будто впервые оказалась здесь. Спросила неожиданно:
– Что у вас случилось вчера?
Она произнесла вопрос таким тоном, что Панчулидзеву показалось: она знает обо всём и подсмеивается над ним и над его страхами.
Щёки у него вспыхнули, но он сдержался и ответил как можно спокойнее:
– Ничего серьёзного, графиня. Если, конечно, не считать одной мелочи: кто-то хотел меня убить…
Он ожидал, что она поднимет его на смех, и приготовился принять вид недоступный и строгий, но Полина перестала улыбаться, подошла к нему, пристально посмотрела в глаза и спросила встревоженно:
– Вы в самом деле уверены в этом, князь? Что же вы молчите, рассказывайте скорее, что произошло!
Он усадил её на кушетку, устроился рядом и рассказал всё: и о кирпиче, и о пропавшем письме, и о том, что за ним следят, хотя в этом и не был до конца уверен.
– Всё это началось, когда я получил от Николая… – он запнулся: говорить ли ей о самом главном – о записках друга. Взгляд Полины был непривычно серьёзен и полон сочувствия. Это побуждало
– Я получил от Николая записки, что-то вроде дневника.
– И что?
– Николай признаётся, что вступил в некое тайное общество, где членами очень влиятельные люди. Именно благодаря им он так быстро и продвинулся по службе и получил назначение в нашу американскую миссию. А ещё ему кажется, что направлен он туда с какой-то важной и совсем не доброй целью…
– Что ещё за тайное общество? – дрогнувшим голосом спросила она.
– Николай писал, что это – розенкрейцеры…
Полина усмехнулась:
– Хм, розенкрейцеры… Насколько мне известно, масонов в России давно нет. Ещё со времён императора Александра Павловича…
Панчулидзев настаивал:
– Нет, Николай точно говорил о розенкрейцерах, описал даже ритуал приёма в орден. Он, кажется, очень сожалеет, что совершил столь опрометчивый шаг…
Взгляд у Полины вдруг переменился, стал жёстким, подобным тому, как дрессировщик в цирке следит за прирученным зверем. Она быстро опустила глаза, чтобы скрыть это. Но Панчулидзев и так ничего не заметил и продолжал откровенничать:
– И ещё Николай пишет, что нуждается в моей помощи…
– Где же теперь записки Николя? – вдруг спросила она.
Панчулидзеву показалось, что в её голосе звучат тревожные нотки. Он поторопился успокоить её:
– Я их сжёг. Так мне было велено…
– И что же вы намерены делать теперь? – чуть-чуть разочарованно спросила Полина.
Панчулидзев почувствовал свою значимость и произнёс с некоторым пафосом:
– Поеду к человеку, который передаст мне новый пакет.
– И кто этот человек? – она наклонилась к нему, и её локон, выбившийся из прически, едва не касался его щеки.
Панчулидзев затрепетал, но не отстранился.
– Некий господин Завалишин в Москве… – пролепетал он.
– Как! Сам Дмитрий Завалишин! – вскричала Полина. – Да вы знаете ли, кто это?
Панчулидзев растерянно умолк.
Она вскочила и буквально пролетела по комнате от кушетки к окну и обратно. Остановилась перед ним, теребя ожерелье из гранёного тёмного янтаря, которое очень шло к её волосам цвета спелой ржи, вдруг показавшимся ему пепельными, и светло-коричневому платью. Глаза её горели:
– Так знаете ли вы, кто такой господин Завалишин? – настойчиво переспросила она.
Панчулидзев пожал плечами:
– Не имею чести знать. Что ж с того? Мало ли всяких господ, с кем я до сего дня не знаком…
Полина закипятилась ещё больше:
– Это не просто господин. Это – национальный герой. Вы понимаете, один из тех, кто в двадцать пятом…
Панчулидзев поднялся:
– Вы хотите сказать, один из государственных преступников? – опешил он.
– Horreur ce que vous dittes l, mousieur! [30] – взвизгнула Полина.
30
Horreur ce que vous dittes l, mousieur – ужасно, что вы говорите, сударь (франц.).