Звездные часы и драма «Известий»
Шрифт:
Особенной агрессивностью по отношению к старым «Известиям» отличался Лацис. Это он в одной из газет назвал бывших коллег болванами. Когда случайно встретившись с ним в Доме журналистов, я не пожал протянутой им руки, произнеся несколько слов о напечатанном в этой газете, он извинился, сказав то, что говорят в таких случаях: автор исказил услышанное. Но никакой автор не мог бы присочинить от себя то, что публично наговаривал Лацис, в частности против Андрея Иллеша. Цитирую его слова в интервью нелюбимой им «Правде» от 13 августа:
— Особое недоумение вызывает то, что в новом составе редколлегии оказался Андрей Иллеш. Он известен тем, что, руководя проведением последнего традиционного хоккейного турнира на приз «Известий», не представил никакого финансового отчета. И такой человек рвется к руководству «Известиями».
Что же это, если не поклеп, наговор? На целых три полосы дано интервью журналу «Огонек» (август, № 31), вышедшее под заголовком в духе всей этой пиаровской акции: «Отто Лацис: — это будут уже не те “Известия”». И здесь снова немало об Иллеше: «Многие, кто бывал у него в подчинении, вспоминают — тяжелый характер. Он, кстати, был единственным из кандидатов, против которого журналисты газеты выступали на собрании…». Но дальше оказывается, что главное в Иллеше все же «не характер и не попытки во что бы то ни стало его избрать». И здесь Лацис продолжает нагнетать: «Самое главное то, что Иллеш недавно осужден за дорожно-транспортное происшествие с отсрочкой исполнения приговора на пять лет».
Действительно, два или три года назад Андрей оказался причастным к трагическому эпизоду на одной из дорог в Подмосковье. Но все там произошло в считаные секунды из-за стечения целого ряда случайных обстоятельств, в чем его вина не была основной, и находился он в трезвом состоянии (мучившийся в молодости болезнью желудка, он лет пятнадцать не принимал ни капли алкоголя). Однако какое вообще отношение могла иметь вся эта печальная, тяжело переживаемая человеком история к его профессии, новой должности?
«Говорят, — продолжал Лацис, — что Иллеш в инциденте не виноват. Ну, не повезло, с кем не бывает! Не имею никаких суждений по этому поводу, пусть не виноват. Но все равно никуда не деться от самого факта — приговора суда».
Где-то сознавая, видимо, что он говорит позорные для себя же вещи, Лацис вдруг высказывает озабоченность: как бы приговор суда не был использован кем-то для провокации против Иллеша, тем более что по работе он может иметь дело с инвестиционными проектами на миллионы и десятки миллионов долларов… Закончив с Иллешем, его доброжелатель Лацис возвращается к главному смыслу интервью: граждане, которые десятилетиями подписывались на «Известия», теперь этого не должны делать, потому что это будут уже не те «Известия».
Все, кто остался на Пушкинской, не могли не видеть этих публикаций. Возмущаясь ими, многие говорили, что нельзя молчать — нужна громкая отповедь со страниц «Известий». Я был против, но однажды не выдержал натиска голосов — согласился. На следующий день мне на стол легла написанная Алексеем Ивкиным от имени редакции точная и убедительная по фактам и мыслям статья. Но она так и осталась в единственном экземпляре — дважды перечитав, я не стал ее печатать все по тем же соображениям, которые останавливали меня раньше. Во-первых, публикация-отповедь неизбежно явилась бы своего рода рекламой «Новых известий». Во-вторых, мне казалось несолидным для «Известий» реагировать на выпады еще не появившегося на свет издания. И третье, может быть, самое существенное для меня лично — я не мог допустить, чтобы «Известия» выступили против людей, в жизни которых эта газета значила не меньше, чем в моей, а кое для кого, наверное, и больше. У каждого из них есть немалые заслуги перед «Известиями», а у двоих — Голембиовского и Лациса заслуги эти — выдающиеся. Ничто не предвещало того, что в итоге своих действий они должны будут покинуть родные стены. К тому же, совершая эти действия, думая о себе, они ведь считали, что поступают и с пользой для «Известий». Наконец, все они мои товарищи, а с одним, главным из них, я многие годы был очень близок, и моего доброго, а кое за что и благодарного отношения к нему не убавилось, несмотря ни на какие возникшие коллизии. Ко всему прочему, я понимал, что им, особенно Игорю, сейчас невыносимо тяжело, тоскливо, безрадостно… Нет, не лежала моя душа к войне между нами раньше, не лежит и сейчас. Не мог я переступить через себя
Заключение
«Новые известия» вышли в ноябре 97-го и просуществовали до февраля 2003 года — деньги Березовского кончились, команда рассорилась и распалась. Позже выпуск газеты был возобновлен Яковым на деньги Зии Бажаева уже с другим руководящим составом. В момент ее первого старта в редакции насчитывалось около сорока бывших известинцев — меньше журналистов, больше технических работников, рекламщиков. Важную роль для их ухода в «Новые известия» сыграла значительно более высокая зарплата, чем у нас.
Возникшая на какой-то момент кадровая конкуренция с новым изданием способствовала некоторому повышению зарплат и в старой редакции. Все известинские знаменитости, абсолютное большинство опытных профессионалов и молодых талантов остались на Пушкинской площади. Этот список велик: Станислав Кондрашов, Александр Васинский, Эдвин Поляновский, Анатолий Друзенко, Альберт Плутник, Владимир Надеин, Владимир Верников, Владимир Скосарев, Александр Сычев, Алексей Портанский, Борис Резник, Леонид Капелюшный, Юрий Орлик, Валерий Коновалов, Татьяна Батенева, Дмитрий Докучаев, Борис Бронштейн, Валерий Выжутович, Алексей Тарасов, Борис Синявский, Ирина Петровская, Владимир Шмыгановский, Виктор Литовкин, Сергей Лесков, Константин Эггерт, Максим Юсин, Эльмар Гусейнов, Игорь Корольков, Гаяз Алимов, Геннадий Чародеев, Янина Соколовская, Виктор Ахломов, Алексей Белянчев, Юра Снегирев и многие, многие другие. Я вернул в штат двух старейших известинцев, Эллу Максимову и питерского собкора Анатолия Ежелева, дававших и после своих шестидесяти лет фору молодежи. Пришли новые крепкие профессионалы — Светлана Бабаева, Виталий Ярошевский, Валерий Кичин, Володя Умнов, вновь стал известинцем и возглавил отдел политики и права бывший парламентский корреспондент Сергей Чугаев. Несколько позже к нам перевелся из «Нового времени» один из лучших, на мой взгляд, политических журналистов-аналитиков Андрей Колесников, работающий последние годы в «Новой газете».
После шестилетней службы послом в Израиле в редакцию вернулся политический обозреватель Александр Бовин, чье имя многое значило для авторитета газеты в стране и за рубежом. Он имел немало предложений — от нескольких телеканалов и разных изданий, в том числе и от «Новых известий». Но выбрал Пушкинскую площадь, так объяснив впоследствии это решение в своей книге «ХХ век как жизнь»: «Мои симпатии были на сторонне старых “Известий”. Там оставалась моя память, и еще оставались мои друзья. Трудности в жизни газеты, возникшие в связи с расколом, подтолкнули меня вернуться в мой старый кабинет. Вроде бы товарищеская рука Васе да и вообще любимой газете». Двумя страницами раньше в этой же книге Саша написал лестную для меня фразу: «Появление Захарько в кресле главного сыграло, пожалуй, решающую роль в повороте (вернее, в “неповороте”) моей судьбы». Его товарищескую руку, его помощь я ощутил уже в том, что он каждый день был рядом, в редакции, а на страницах газеты вновь появились его умные, живые и ясные, содержательные статьи.
Процесс выхода сложного коллектива из тяжелейшей депрессии был долгим и нелегким. Постепенно нормализуя обстановку, удалось создать доброжелательную деловую атмосферу. Газета вернулась в свою давнюю нишу — серьезного информационно-аналитического издания. Редакция придерживалась принципа: печатаем не все, что хорошо продается, а только то, что достойно внимания общества и не вызывает брезгливости. Желтизна сразу же исчезла с наших страниц. Мы смогли удержать газету от превращения ее в один из олигархических рупоров грязной информационной войны, разразившейся между крупнейшими бизнес-структурами. Такая угроза была, поскольку главный наш акционер ОНЭКСИМ-банк являлся участником этой войны — дрался с другими за дорогие куски еще не приватизированной государственной собственности, за влияние на высшую власть. Но за тот короткий срок, что я возглавлял газету (год и два месяца) не удалось приостановить сокращение тиража «Известий». Инерция его падения была многолетней и сильной, при мне (июль-97 — сентябрь-98) тираж уменьшился с 517 тысяч до 429 тысяч, то есть на 88 000 экземпляров. Выше уже не поднялся никогда. Эта инерция продолжалась и в последующие годы. К началу 2014 года тираж уменьшился почти втрое, до 150 тысяч экземпляров (упорны слухи, что эта цифра сильно завышена).