Звездные часы и драма «Известий»
Шрифт:
Он вернулся к тому, что нужно в оперативном порядке заменить Голембиовского. Я взял паузу на сутки, чтобы все взвесить, поговорить с женой, так как пришлось бы на нее одну оставлять двоих детей. Жена сказала, что справится, остальное — решать мне самому. На всякий случай поговорили с отелем, можно ли перенести на другое время, условно на сентябрь, остающиеся дни моего отдыха. Оказалось, что с каким-то перерасчетом можно. Но все это было не главное. Беспокоила мысль: смогу ли сплотить почти расколовшуюся редакцию? А понимая, что это можно проверить только практикой, склонился к тому, что попытка — не пытка, до выборов дотяну. Я не сомневался, что Игорь примет в них участие и, несмотря на снижение своего рейтинга, голосов наберет больше всех. Позвонив ему, я сказал
Я прилетел днем 2 июля и сразу поехал в редакцию. Не зайдя в свой кабинет, направился к главному редактору. На подступах к его приемной меня уже ждал с включенной видеокамерой Яков. Бесцеремонно проследовав за мной в кабинет Голембиовского (наверное, получив заранее его согласие), снял момент нашей встречи, наговаривая что-то в микрофон. Когда остались одни, Игорь рассказал об очень ухудшившихся отношениях с ОНЭКСИМ-банком. Здесь я впервые услышал, что он уходит в отпуск на 60 дней.
— Но ты будешь участвовать в выборах? — спросил я.
— Не знаю, — был ответ, — они химичат с процедурой. Послезавтра совет директоров, там все решится.
На следующий день, 3 июля, на утренней планерке объявили, что с этого числа я назначен временно исполняющим обязанности главного редактора. Я демонстративно не стал пересаживаться в руководящее кресло — остался там, где просидел все почти восемь лет пребывания в редколлегии. Кто-то тут же спросил, чем вызвано это назначение? Как пишет Данилевич, «Захарько ответил: “Возможно, оно было обусловлено тем, что я давно в «Известиях» и имею определенный опыт организаторской работы. Люди тяжело переносят перемены, у многих в редакции далеко не лучшее настроение — я постараюсь привнести спокойствие в коллектив и дать импульс к более эффективной работе. Главное именно это — делать газету и улучшать ее”».
Был и прямой вопрос, не означает ли мое появление в новом качестве, что я готовлюсь стать главным редактором? На это я сказал, что у меня нет таких амбиций. И это была правда. В репортерские годы мои честолюбивые помыслы никогда не шли дальше возможного признания коллег: молодец, открыл новую тему, узнал и написал первым, лучше других, вставил фитиль всем газетам… Я не стремился вверх по редакционной карьерной лестнице, а, вступив на нее не по личной инициативе, просто старался соответствовать месту. Для меня оказывался творчески насыщенным, интересным любой порученный участок работы, и я выжимал из него все, на что хватало сил и способностей. И так на каждой вновь предложенной ступеньке, не заглядываясь на более верхнюю. Но и став замом, я не обнаружил в своем ранце жезла главного редактора. Не почувствовал его тяжесть и уже в роли временного и.о. Словом, я всегда был тем солдатом журналистской армии, которого не снедала мечта стать генералом.
Входя теперь в курс своих новых обязанностей, я должен был составить собственные оценки двух крупных статей в «Известиях» от 1 и 2 июля, о которых гудела редакция и писали многие СМИ. Авторами обеих выступали журналисты Леонид Крутаков (временно числившийся в штате редакции) и некий Иван Кадулин. Я прочитал оба материала и крайне удивился тому, что они вышли в нашей газете. Это были явно заказные публикации, направленные против первого вице-премьера Анатолия Чубайса и таких крупных банков как, «СБС-Агро», «Столичный», «Менатеп». Во многих СМИ строились разные версии их появления. Кое-где указывалось, что это Голембиовский мстит ОНЭКСИМ-банку, стремясь его поссорить как с Чубайсом, так и с этими банками. В других изданиях подозрения падали на ОНЭКСИМ, который якобы решил нанести удар по своим конкурентам. Убежден, что появление в газете и этих статей не обошлось без влияния на Игоря со стороны некоторых лиц из его ближнего круга. А ответственность он снова взял на себя.
Я присутствовал на заседании совета директоров 4 июля, где состоялся нижеследующий диалог, почти точно воспроизведенный в «Коммерсанте»:
Председатель совета директоров
И. Голембиовский. Эти публикации ставил в номер лично я.
Кожокин. Оказывалось ли на вас при этом какое-либо давление?
Голембиовский. Нет, не оказывалось.
Кожокин. Как вы считаете, эти публикации отвечают духу хартии и этическому кодексу журналистской чести?
Голембиовский. Да, отвечают.
От себя добавлю, что все обсуждение в Круглом зале проходило в очень жесткой форме. Кожокин говорил с Игорем в тоне, каким на киноэкранах ведутся допросы в НКВД.
Часом раньше в этот еще пустовавший зал вошли четыре человека, представляющие двух главных акционеров: Кожокин и Горяинов, Василенко и Федун. Обменявшись короткими репликами, они подтвердили согласованную накануне договоренность: Голембиовский должен освободить занимаемый пост.
Сразу после этого было утверждено положение о назначении и досрочном прекращении полномочий главного редактора. Знакомясь с его формулировками, я понял, что союз двух акционеров отныне будет делать в газете абсолютно все, что посчитает нужным, игнорируя все возможные иные мнения.
Всего лишь месяц просуществовала предложенная банком хартия, разрекламированная как исторический документ, способный стать демократической основой, определяющей отношения газеты и ее акционеров, и быть примером для всей российской прессы. Опубликованная 4 июня, она была перечеркнута 4 июля в главной своей части, где речь шла о кадровой политике.
При подписании хартии однозначно толковалась фраза о том, что кандидатура главного редактора выдвигается творческим коллективом газеты и утверждается советом директоров. Из этих слов вытекало, что журналисты, проведя у себя альтернативные выборы, предлагают директорам одну кандидатуру. Спустя месяц совет директоров принимает принципиально иное решение: коллектив должен представить уже не одну, а три кандидатуры, из которых совет директоров может выбрать не обязательно того, кто набрал наибольшее число голосов.
На этом совет директоров 4 июля не остановился — он отрекся еще от одного положения хартии. Повторю, в ней сказано: «Кандидатура главного редактора выдвигается творческим коллективом газеты…». То есть коллективом только редакции газеты. Плюнув на хартию, акционеры приняли другую формулировку: «Кандидатуры на должность главного редактора изданий ОАО “Редакция газеты «Известия»” выдвигают на общем собрании творческого коллектива изданий ОАО…». Здесь речь уже идет о несуществующей должности главного редактора всех изданий, в число которых входят и «Финансовые известия», «Неделя», «Закон». А к творческим работникам относятся не только журналисты, но и «эксперты, советники и консультанты редакций; сменные мастера, операторы верстки, операторы графической станции, дизайнеры-верстальщики на ЭВМ компьютерных комплексов редакций».
Становилось очевидным, что целью всех отступлений от хартии было получение для совета директоров гарантии решать вопрос с выбором главного редактора по собственному усмотрению и так, чтобы им не стал Голембиовский. Дело в том, что в других известинских изданиях его знали меньше и относились к нему хуже, чем в газете (незадолго до этого он издал ряд непопулярных приказов, в частности, по сокращению штатов, замене персонала «Недели»). Из этого следовало, что за счет недовольных при голосовании должен был возникнуть перевес в голосах не в пользу Игоря. Но и без учета мнений в других изданиях было ясно, что в последние недели настроение известинцев сильно поворачивалось против него. Недалек от истины был «Московский комсомолец», заметивший в те дни, что Голембиовский разошелся «с единственной силой, которая могла его поддержать, — с трудовым коллективом». Хотя у самого коллектива уже не оставалось никаких прав влиять на окончательное решение этого вопроса.