Звёздный десант

Хайнлайн Роберт Энсон

Нам ещё повезло: «Долина Фордж» и все, кто на ней оставались, получили своё, когда мы ещё не успели приземлиться. «Долина» столкнулась с нашим же кораблём на небольшой скорости, но оба разлетелись вдребезги. Я оказался в числе счастливчиков, капсулы которых уже покинули «Долину». Выброс капсул ещё продолжался, когда она взорвалась.

Взрыва я не заметил — вокруг меня был кокон, падающий на планету.

Командир роты, наверное, знал, что корабль погиб (а с ним и добрая половина «диких кошек»). Он выбросился первым и мог всё понять, когда прервался его личный канал связи с капитаном корабля. Но обратиться к командиру возможности не представилось: из этой битвы он не вернулся. А

тогда я только-только начинал понимать, что вместо запланированного боя мы попали в самую настоящую мясорубку.

Следующие восемнадцать часов до сих пор кажутся ночным кошмаром. Я мало что могу рассказать, потому что помню только обрывки, кадры из фильма ужасов. Я никогда не относился с симпатией к паукам, змеям и прочей нечисти. Обычный домашний паучок, найденный в постели, заставлял меня содрогаться от отвращения. Встречи с тарантулом я вообще не мог себе представить. Я, например, никогда не ем крабов и прочих из их семейства.

Когда я впервые увидел бага, мне показалось, что сознание отключилось и я уже на том свете. Только несколько мгновений спустя я понял, что убил его, но продолжаю стрелять и никак не могу остановиться. Думаю, это был рабочий: вряд ли я остался бы живым после встречи с солдатом.

Но, несмотря ни на что, мне повезло больше, чем ребятам из К-9. Они выбрасывались на периферии нашей главной цели, и неопсы должны были осуществлять тактическую разведку и ориентировать специальные отряды, охранявшие нас с флангов. У псов, естественно, нет никакого оружия, кроме собственных зубов. Предполагалось, что неопес должен слушать, смотреть, вынюхивать и передавать результаты своему партнёру по радио. Всё, что есть у пса, — это радио и небольшая бомба, взрывая которую пёс уничтожает себя, если смертельно ранен или ситуация безвыходная, Всем этим несчастным созданиям пришлось использовать взрывные устройства. Как потом оказалось, подавляющее большинство их покончило с собой при первом же контакте с багами. Думаю, они испытали те же чувства, что и я, только гораздо острее. Сейчас, кажется, уже есть специально обученные неопсы, которые не испытывают шока от запаха и вида багов. Но тогда таких не было.

Я рассказал лишь о частице всеобщего хаоса. Всё пошло у нас кувырком.

Я, конечно, не знал общего хода боя, а лишь старался приткнуться поближе к Бамбургеру и стрелял и жёг любую движущуюся цель, а также бросал гранаты в каждую уходящую под землю нору. Это сейчас я могу убить бага без особой траты боеприпасов и горючего. Хотя личное вооружение у них и не такое мощное, как у нас, но убивает не хуже нашего. Вспышка направленного излучения — и ты варишься в скафандре, как яйцо в скорлупе. Координация в бою у них даже лучше, чем у нас… мозг, который руководит их солдатами, прячется в недоступном месте, в какой-то из этих проклятых нор…

Нам с Бамбургером довольно долго везло. Мы держали площадь примерно в один квадратный километр, бросая бомбы в уходящие под землю туннели, стреляя в каждую непонятную цель, появляющуюся на поверхности. При этом мы, как могли, берегли горючее в двигателях скафандра, зная, что оно может очень пригодиться. Вообще-то по плану боя мы обеспечивали беспрепятственное прибытие второго эшелона нападения с более тяжёлым вооружением. Ведь это был не обычный рейд, мы нацеливались на установление полного господства.

Захватить планету, остаться на ней, подчинить её себе.

Но у нас ничего не вышло.

Наша группа действовала вполне нормально. Приземлились мы не туда, куда нужно, а связи с соседними группами не было. Командир отряда и сержант погибли, а переформироваться мы так и не успели. Всё же мы быстро установили границу, распределили между собой сектора обстрела — и наш

участок был готов для приёма свежих подкреплений.

Но подкрепление так и не пришло. Они приземлились как раз туда, где по плану должны были приземлиться мы и, естественно, столкнулись с жестоким сопротивлением. Мы больше никогда их не видели. Мы стояли там, куда нас занесло, периодически отбивали нападения туземных солдат, а боеприпасы между тем подходили к концу, таяло горючее и иссякал запас энергии в скафандрах. Казалось: весь этот ад длится две тысячи лет.

Мы стояли рядом с Бамбургером у здоровенной стены и, надрываясь, орали на группу специального вооружения нашей роты, требуя поддержки. Но тут земля вдруг разошлась, и Бамбургер провалился, а из дыры вылез баг. Я сжёг бага и ещё успел схватить капрала за руку и подтянуть его к себе. Потом бросил в дыру гранату, и дырка почти сразу закрылась. Я склонился над Бамбургером. На первый взгляд казалось, что никаких повреждений нет. Сержант отряда может на специальном экране своего скафандра считывать данные о любом десантнике и отсортировывать тех, кому уже ничем не помочь, от тех, кто ещё жив и кого нужно подобрать. Но, находясь рядом с человеком, можно сделать то же самое вручную, нажав на кнопку на поясе скафандра.

Бамбургер не отвечал, когда я пытался позвать его. Температура его тела равнялась девяноста девяти градусам. Показатели дыхания, сердцебиения и биотоков мозга на нуле. Безнадёжно, но, может быть, просто сломался его скафандр? По крайней мере, сначала я пытался себя в этом уверить, забыв, что индикатор температуры тоже показывал бы ноль, если бы мёртв был только скафандр. Но я сорвал с пояса специальный ключ и стал упрямо раскрывать капральский скафандр, одновременно стараясь держать в поле зрения всё, что происходит вокруг. Вдруг мой шлем взорвался криком, которого я больше никогда не хотел бы услышать:

— Спасайтесь, кто может! Домой! Домой! По любому пеленгу, который только обнаружите. Шесть минут! Спасайте себя и своих товарищей. Домой по любому пеленгу! Спасайтесь, кто…

Я заторопился.

Наконец шлем раскрылся и показалась голова капрала. Мои руки невольно разжались, и я рванул оттуда чуть ли не на полной скорости. В трёх последующих выбросах мне пришло бы в голову взять хоть что-нибудь из его амуниции. Но тогда я был слишком растерян, чтобы соображать. Я просто бросился сломя голову, стараясь поточнее определить пеленг. Ракета уже ушла. Меня охватило чувство жуткого одиночества, неминуемой гибели. Я снова услышал позывной, но не «Янки Дудль», как полагалось, если бы вызвала «Долина Фордж», а «Ленивый Буш», мелодии которого я тогда ещё не знал. Но сомнений не было — это звучал позывной, самый настоящий позывной! Я помчался по пеленгу, тратя последнее горючее, и вполз в шлюпку, когда они уже готовы были нажать кнопку взлёта. Спустя мгновение, как показалось мне, я оказался уже на корабле «Вуртрек» и был в таком глубоком шоке, что долго не мог вспомнить свой личный номер.

Я слышал, эту битву называют «стратегической победой». Но я был там и помню, каким ужасом, каким развалом всё окончилось. Через шесть недель (чувствуя себя на шестьдесят лет старше) я был уже на базе Флота на Санкторе. Меня зачислили в команду корабля «Роджер Янг», и я уже доложился сержанту Джелалу. В моём левом ухе болтался золотой череп, а под ним одна золотая кость. Эл Дженкинс был со мной и носил точно такую же серёжку.

Котёнок погиб, даже не успев выброситься из «Долины Фордж». Немногие оставшиеся в живых «дикие кошки» были разбросаны по кораблям Флота. Чуть ли не половина нашего состава погибла только от столкновения «Долины» с «Ипром». Восемьдесят процентов тех, кто выбросился, погибли на планете.