Звёздный десант

Хайнлайн Роберт Энсон

Командование решило, что нет смысла восстанавливать роту на основе жалких остатков. Поэтому её расформировали, бумаги сдали в архив и стали ждать, когда душевные раны затянутся и можно будет возродить роту К с новым составом, но старыми традициями.

Кроме того, на других кораблях оказалось множество вакантных мест.

Сержант Джелал тепло приветствовал нас, сказав, что мы присоединяемся к знаменитому подразделению, «лучшему на флоте», и что корабль не уступает ему по своим достоинствам. Черепов в ухе он словно и не заметил. В тот же день он повёл нас к лейтенанту, который оказался человеком с удивительно обаятельной улыбкой. Он разговаривал с нами, как хороший отец разговаривает с послушными детьми. Я заметил, что Эл свою серёжку из уха успел вынуть. То же самое сделал и я,

увидев, что никто из «Сорвиголов Расжака» подобными побрякушками не балуется.

Позже я понял, почему они не пользовались символикой. Им было неважно, сколько боевых выбросов ты сделал, где, с кем и когда. Просто ты или был «сорвиголовой», или не был. Если нет, ты их абсолютно не интересовал.

Поскольку мы пришли к ним не новобранцами, а обстрелянными десантниками, они приняли нас уважительно, но с тем лёгким, едва заметным отчуждением, которое неизбежно, когда хозяин встречает гостя, не входящего в круг родных и близких.

Но когда мы через неделю вместе совершили боевой выброс, вопрос о нашей «прописке» был решён. Мы сразу стали полноправными «сорвиголовами», членами семьи, которых можно звать уменьшительными именами, отчитывать по любому поводу, зная, что никакая ругань не помешает всем нам остаться кровными братьями. Теперь они могли свободно занимать у нас деньги, одалживать нам, обсуждать любые вопросы, спорить, позволяя нам свободно высказывать своё, часто глупое и наивное, мнение, и тут же разбивать наши доводы так, что у нас начинали гореть уши. Мы, в свою очередь, тоже получили право называть всех, даже малознакомых, по кличкам и уменьшительными именами. Исключение составляли редкие, сугубо служебные ситуации, Только лейтенант всегда оставался просто лейтенантом. Никогда мистер Расжак или хотя бы лейтенант Расжак. Просто лейтенант и всегда в третьем лице. Нет бога, кроме лейтенанта, и сержант Джелал пророк его. Когда Джелал говорил «нет» от себя лично, с ним ещё могли поспорить, по крайней мере, сержанты. Но если он произносил: «Лейтенанту это не понравится», — вопрос больше не обсуждался. Никто и не старался проверить, понравится ли это лейтенанту или нет. Слово было сказано, и на этом все споры кончались.

Лейтенант был для нас отцом, он любил каждого из нас и каждого старался чем-нибудь порадовать. Но в то же время он никогда не держался с нами на равных — во всяком случае, на корабле. В бою что-то неуловимо менялось. Невозможно представить, чтобы один офицер мог заботиться о каждом члене отряда, разбросанного по планете на сотни квадратных километров. Но он мог. Он действительно беспокоился о каждом из нас. Как лейтенанту удавалось держать всех нас в поле зрения, я просто не представляю, но в гуще боя, в самой жуткой неразберихе по командирскому каналу связи вдруг раздавался его голос:

— Джонсон! Посмотри за шестой группой! Смит в беде!

И самое интересное, он понимал это раньше, чем сам Смит, который ещё только начинал подозревать, что попал в переделку.

Кроме того, можно было быть абсолютно уверенным, что, пока ты жив, лейтенант не зайдёт без тебя в спасательную шлюпку. Естественно, некоторые ребята попадали в плен к багам, но из «сорвиголов» в плену не был никто.

Если лейтенант был нам отцом, то Джелал — матерью. Он всегда был рядом, помогал, но не баловал. И никогда не докладывал о наших проступках лейтенанту. У «сорвиголов» никогда не было трибуналов и тем более публичных экзекуций. Джелли даже наряды вне очереди раздавал нечасто: он находил другие пути воспитания. Мог, например, осмотреть тебя с ног до головы на дневной поверке и дружелюбно заметить:

— Что ж, во флоте ты, наверное, будешь смотреться неплохо. Может, хочешь перевестись?

Такая фраза сразу оказывала надлежащее действие. В нашем неписаном кодексе чести считалось, что флотские привыкли спать в своих униформах, а воротнички они вообще меняют только раз в году.

Джелли сам не занимался рядовыми. Он спрашивал с сержантов и был уверен, что те, в свою очередь, спросят с нас. Командиром моей группы, когда я поступил к ним, был «Красный» Грин. После нескольких боевых выбросов мне понравилось быть «сорвиголовой». Я преисполнился глупой гордостью, стал пижонить и вести

себя слегка надменно. И в один прекрасный момент я позволил себе пререкаться с Грином. Он не стал докладывать Джелли, а просто отвёл в ванную комнату и устроил мне взбучку «второй степени».

Потом мы стали с ним настоящими друзьями. Это он дал мне рекомендацию на повышение.

На самом деле мы не знали, действительно ли команда корабля спит, не раздеваясь. Мы обитали в своих отсеках, флотские — в своих, наверное, потому что, заходя к нам, они всё же чувствовали нашу неприязнь или, лучше сказать, пренебрежение, когда мы общались с ними не в служебной обстановке.

Может, это и нехорошо, но ведь могут же быть у человека социальные стандарты, предрассудки, наконец?

У лейтенанта был свой кабинет на половине флотских, но мы никогда не ходили туда, разве что при крайней необходимости. Мы сами несли караульную службу на корабле, потому что экипаж «Роджера Янга» был смешанный: многие посты занимали женщины, в том числе пост капитана и других офицеров-пилотов. На корабле существовал специальный женский отсек, возле дверей которого днём и ночью стояли два вооружённых десантника. В боевых кораблях на всех важных пунктах стоят часовые, а эти двери вели, помимо прочего, в головной отсек, где размещалась рубка управления.

Наши офицеры пользовались правом прохода в головные отсеки, все они, включая лейтенанта, обедали там вместе с женским персоналом. Но они никогда особенно не задерживались — ели и тут же возвращались к нам. Возможно, на других кораблях, к примеру на транспортных, водились другие порядки, но на «Роджере» всё обстояло именно так. И лейтенант, и капитан Деладрие заботились о надёжности «Роджера». И мне кажется, они своего добились.

На караульную службу мы смотрели как на привилегию. Во-первых, это был отдых — стоять, скрестив руки на груди, широко расставив ноги, думать вроде и не спишь, а вроде что-то снится. Во-вторых, так приятно сознавать, что в любой момент ты можешь увидеть женщину, хотя не имеешь даже права заговорить с ней, кроме как по служебной необходимости. А однажды меня вызвали прямо в рубку капитана. Она взглянула мне в глаза и попросила:

— Отнесите это главному инженеру, пожалуйста.

В мои ежедневные обязанности кроме уборки входило обслуживание электронной аппаратуры под руководством падре Миглаччио, командира первой группы. Я делал почти то же самое, что и в детской лаборатории Карла.

Боевые выбросы случались не так уж часто, но на корабле всем хватало работы. Если у человека не было особых талантов, он мог целыми днями убирать в отсеках, мыть переборки — сержант Джелал был просто помешан на чистоте. Мы следовали простому закону Мобильной Пехоты: все идут в бой и все работают в обычные дни. Шеф-поваром, причём очень хорошим, у нас был Джонсон — сержант из второй группы, большой добродушный парень из Джорджии.

У него запросто можно было выманить что-нибудь сверх нормы. Он сам всегда ел в неположенное время и не понимал, почему этого же нельзя делать другим.

Но всё же «Роджер Янг» был прежде всего боевым кораблём. Мы совершали боевые выбросы, причём каждый раз разные: принципы нового выброса намеренно отличались от предыдущего, чтобы баги не могли подготовиться к нападению. Однако на стратегические битвы мы больше не замахивались, наш корабль занимался патрулированием, одиночными набегами и рейдами. Секрет в том, что Земная Федерация тогда ещё не была готова к крупным сражениям.

Амбициозная операция «Дом багов» обошлась слишком дорого, мы потеряли много кораблей, погибло большое число воинов-профессионалов. Требовалось время для того, чтобы собрать новый флот, обучить людей.

Поэтому небольшие быстроходные звёздные корабли, и среди них «Роджер Янг», старались быть сразу везде, держать противника в напряжении, нанося удар и тут же удирая. Мы несли потери, и каждый раз, прибывая на Санктор, требовали новых капсул, новых людей. Я продолжал дрожать перед каждым выбросом, хотя по-настоящему боевых операций проводилось не так уж много и на поверхности занятой противником планеты мы находились, как правило, недолго. Зато между выбросами тянулись дни нормальной жизни на корабле в компании «сорвиголов».