Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)
Шрифт:
Он помрачнел и долго смотрел на кончик косы. Потом допил молоко, поднялся на ноги. Закусил губу и, все еще глядя в одну точку, размахнулся косовищем - вж-ж!
– и трава как-то незаметно укладывалась кружком и тянулась за косой. И снова, притопывая, шагал вперед, протягивая за собой ярко-зеленые тропки, он врезался косой в стену травы, а Яринка невольно переступала за ним и даже не замечала комариных укусов, так приятно было ей смотреть на хорошую работу.
– Дядько! Дайте-ка мне!
Степан долго не оборачивался,
Наконец Степан остановился.
– А у тебя хлопец есть?
– Фи!
– застеснялась Яринка.
– Скажете такое! На кой они мне сдались!
Лицо ее приняло такое негодующее выражение, глаза сузились, губы оттопырились от неподдельного отвращения, что Степан подумал - вот-вот заплачет.
– Дайте, говорю, косу! А то...
– А то что?
– Я... я... матери скажу, вот что! Ага!
– А я твоей матери не боюсь. Деникина не боялся, Пилсудского не боялся, да вдруг бабы забояться!..
– Брешете, мои мама - не баба! Они еще молодые! Им тридцать штыре рока.
– Тридцать четыре года, - поправил он. И подумал: "И вправду молодая!.." Вслух же сказал: - Ну, если я дядька, то твоя мамка - старая тетка!
– Вот и нет! Вот и нет! Вот и брешете!
– Дядьке нельзя так говорить!
– Дайте ко-о-су!
– едва не заплакала Яринка.
Торжественно, как подарок, он протянул ей на обеих руках косовище.
– Становись так! Вот так держи. Носок косы не опускай низко. Переступай мелкими шажками. Да не гнись!
Стал поодаль, руки в бока.
– Ну, рраз!
Подавшись вперед всем телом, Яринка широко размахнулась косой, но до конца не довела - носок наполовину вонзился в жирную влажную землю. Девушка еле вытащила косу, от напряжения живот чуть ли не коснулся спины, продолговатые красивые глаза сверкнули злостью, губы вытянулись трубочкой - ну прямо-таки разгневанная царевна.
Степан залюбовался полудетской гибкой фигуркой Яринки, тоненькой, неоформившейся, глазами со стрельчатыми ресницами, высокими ногами с острыми коленками, обтянутыми юбкой, пока еще лишенными женской привлекательности, но сулящими большую, неисчерпаемую тайну.
"Ну и телочка!
– подумал он.
– В этих краях девчата созревают как дыньки... шестнадцать лет - и уже замужняя..." И еще вспомнил Нюрку, свою зазнобу, любимую девушку, которая умерла. Подумал о том, как она внешне была похожа на эту своенравную, выхоленную девчушку.
Срезав косой несколько кочек, Яринка совсем обессилела и, в изнеможении откинув голову, выдохнула с закрытыми глазами:
– Ай, нате!
– Потом, вскинув голову, сказала самоуверенно: - Я все равно научусь! Ведь мама умеют.
– Ну, ну!
– покровительственно улыбнулся Степан, принимая от нее косу.
Яринка притихла и отошла в сторонку.
Солнце
На сенокосе становилось душно, комары попрятались, вместо них начали жужжать маленькие радужные мухи, какие-то неистовые, неимоверно быстрые и глупые - с разгона ударялись о лицо и исчезали бесследно.
Яринка граблями ворошила скошенную траву и следила, чтобы не шмыгнула оттуда гадюка.
Словно спросонок куковала кукушка. Яринка считала свои недожитые годы, кукушка то и дело сбивала ее со счета - запиналась, перевирала.
Степан стал косить веселее, часто точил косу, она дзенькала и вжикала, а где-то вдали лениво и сонно вторило эхо.
Так работали они часа три. Перед обедом появилась София, в белой кофте, в новой клетчатой юбке и, это заметила Яринка, в новой сетчатой косынке. Мать бросила одобрительный взгляд на Яринку, медленно приблизилась к наймиту и, заложив руки за спину, пошла от нечего делать с ним рядом.
– Ну, так как оно, косарик?
– вкрадчиво-приветливо спросила она.
– Не притомились ли?
Степан неуверенно улыбнулся, но работу не прекращал.
– Может, передохнули б малость?
– Нужно гнать, пока трава не пересохла...
– ответил он сдержанно.
– Да отдохните, верно говорю... Посидим немного вон там, в холодочке...
Степан вздохнул, искоса взглянул на нее и вышел с покоса.
София была очень широка в бедрах, но на удивление стройна. Степан откровенно осматривал ее, и женщина почувствовала это - шла будто для него, покачивалась в талии и локти держала у туловища, теребя краешек кофты. И он почувствовал, как хозяйка улыбается от его взгляда, знала, как смотрят на нее мужчины, и ей было приятно, что иначе смотреть на нее не могут.
Присела на ствол поваленной вербы и указала место рядом с собой. Ему пришлось сесть выше нее, и Степан опустился осторожно, опираясь обеими руками, чтобы не прислоняться к ней.
– Душно, - сказала София, посмотрела ему в лицо серыми влажными глазами и начала играть пуговицей кофты. Потом сложила небольшие пухлые руки на коленях.
– А я, ей-ей, не могу на жаре быть. Что бы там ни говорили соседки, а не могу. В груди спирает и в голове шум...
– Вы ж еще молодые... пошли бы к фельдшеру. Может, лишняя кровь или еще что... Пиявки поставит...
– То-то и оно, что молодая... Ходила я... Обслушал меня, извиняйте, а потом такого наговорил... И сказать-то стыдно...
Замялась, ожидая, чтобы он ее стал расспрашивать, но Степан думал о чем-то своем.
– Вот и говорит он, фершал...
– Женщина вздохнула, умолкла и опустила глаза. Потом спросила каким-то чужим голосом: - А скажите, иль вправду уже замирение?.. Иль, может, снова где начнут?
– Думаю, что на этом и конец... Еще в Туркестане гоняют басмачей, бандюг по-нашему, да там недолго, главную гидру порубали.