Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)
Шрифт:
В воскресенье поехали мы с Евфросинией Петровной в город, на ярмарку. Остановились, по привычке, у Шлеминой Сарры. Хозяйка расспрашивала про наших односельчан - про матушку (ах, какая солидная женщина, ах, какая полная и красивая кобита*!), про больного солдата, который несколько дней жил у нее (ну, знаете, Сарра, он теперь такой хозяин!), а потом поведала, что в субботу появился у них наш Македон, ночевал, а с утра пораньше ушел на ярмарку.
_______________
* К о б и т а - женщина, хозяйка (польск.).
А,
На ярмарке мы с Евфросинией Петровной разошлись в разные стороны, каждый сам по себе. Она к лавкам с тканями, я к скотине - должен был купить, представьте себе, нет, не рысака, а поросенка.
И, боже ж ты мой, чего только на ярмарке не было!..
Хочешь сладостей - так тут тебе и золотистый мед в липовых бочонках, и медовые пряники, коврижки, и красные, и желтые леденцовые петухи на палочках, и коржики в сахарной пудре, и надо всем этим - тучные краснощекие торговки-перекупщицы с сахарными улыбками и медовыми речами, пока не начнете с ними торговаться.
Высоко задирая юбку (не ужасайтесь - под нею еще штуки три!), чтобы вытащить сдачу с серебряного рубля, возмущенная вашей неуступчивостью, торговка смотрит на вас, словно переодетый женщиной гайдамак, который вот-вот выхватит из-под своих многочисленных целомудренных юбок заряженный пистолет.
Здесь же и мужик с усами как просяные веники высится над мешками с яблоками. И, убеждая недоверчивых покупателей - какие ж это спелые и мякенькие яблоки, - не только дает пробовать, но и давит их в кулаке, как помидоры.
А если захотите рыбы, то, заткнув нос, покупайте сома да зовите на помощь соседа и несите его вдвоем (не соседа, а сома!) на свою подводу. Только отрубите прежде чудищу хвост, чтоб не волочился по дороге...
Ну а свиньи - так это свиньи! Таких у нас откармливают, что как-то, рассказывают, нашли школьники кости, понесли к фельдшеру Диодору Микитовичу, а тот и говорит - вроде мамонтовые...
Но - кому что нравится: есть и такие свиньи, что резвее и худущее борзых...
Так вот стою я и жду, пока хозяин вытащит за заднюю ногу напоказ упрямого свиненка из-под воза, как вдруг сквозь шум и гам, царящий вокруг, послышался крик.
Ну, мало ли отчего могут кричать и вопить на ярмарке. Может, ловкие воры вытащили у бабы Приськи корову из-за пазухи, может, сцепились две подвыпившие торговки или подрались мужики из-за места для подводы, - одним словом, на ярмарке коза и та блеет.
И то, что на крик стали сбегаться отовсюду люди, меня тоже не удивило. Не удивился потом и мужик, у которого я покупал поросенка, когда я тоже, махнув рукой, подался за всеми.
Толпа собралась такая, что никто не мог протолкаться вперед, и любопытные начали взбираться на
Сначала в том крике слышались божба и мольба. Потом он стал отчаянным, без веры и надежды.
– Что такое? Что?
– спрашивал я мужиков.
Одни не слышали моих вопросов и, поднимаясь на цыпочки, крутили головой, чтобы увидеть хотя бы что-нибудь, другие отмахивались, - а иди ты, мил человек, и только один мужик, выглядывая из сплошной лохматой бороды, сказал протяжно и скрипуче:
– А-а ничо-ого та-ако-ого.
– И, вздернув победно бороду вверх, радостно пояснил: - Наро-од конокра-а-ада су-удит.
Я начал торопливо проталкиваться в середину толпы:
– Стойте, дурные, стойте! Я из милиции!..
– Ты чего пихаешься?!
– угрожающе поворачивались ко мне мужики, и глаза их были очень недобрые. Волчьи.
– Человека убивают, а вы!.. Спас-и-ите! Мили-и-иция!
– А-ах так, зараза! Степан, ты поближе, дай ему в зубы, чтоб не лез не в свое дело! Ишь!
Сильный подзатыльник сбил у меня с головы картуз.
– Тащи его сюда! Должно, сообчник!
– Знамо дело! Перепрятывал!
– Да, может, и нет... В очках...
– Это из тех каналий! Такие только и уводят коней! Потому как работать не шибко способны!..
Темные пасти хищно оскалились, узловатые лапы потянулись ко мне схватить, вытрясти душу.
И - каюсь - я попятился, съежился, вобрал голову в плечи.
Взобравшись на какой-то воз, глянул поверх голов.
В тесном кругу дюжие мужики убивали цыгана. Тот уже не кричал, а хрипло стонал, прикрывая тело локтями. Били сапогами, с размахом, резко ахая, как рубят дрова.
И то, что цыган не в состоянии был уже кричать, разъяряло неправедных судей до исступления.
Вдруг белобрысый мужик растолкал своих сообщников.
– Разойдись! Так его не доймешь. Держи за руки и за ноги! Та-ак. Разведи ноги!
Он повернулся в мою сторону лицом, и я узнал Петра Македона.
– Пе-е-етро!
– в отчаянии закричал я.
Но он сейчас не услышал бы ни бога, ни дьявола.
Пружинисто подпрыгнул и всей своей озверевшей тяжестью, двумя сапожищами ударил цыгана в пах.
И небо разверзлось от дикого воя.
– Ва-а-а-а! Ва-а-а!
А Македон, оскалив зубы, крутил каблуками, отдирая от тела этот нечеловеческий вопль.
От дикой боли я схватился за живот и тоже закричал, упал, забился в припадке. Кажется, меня стошнило.
А толпа хозяев гудела одобрительно и невозмутимо, железно и злобно.
– Га-га-га!
– Так, так его!
– До-онял!
Кажется, на мгновение я потерял сознание...
А потом озверевшие неправедные судьи брали цыгана за руки и за ноги, били его о землю. Сколько раз? Кто знает. Никто не считал.