Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)
Шрифт:
А если он разлюбил ее, так мучиться ли ей?.. Только бы она его любила и владела им для работы и утехи.
На этом и успокоилась.
Но вторгались в их жизнь и другие, не подвластные ей силы.
Не закончили еще свозить с поля пшеницу, как приплелся из сельсовета Улас Бескровный, который в то время был за рассыльного.
– Здрасте! Ого, какие у вас стожки!.. Все ли уже свезли?
– Да еще копен шесть осталось.
Улас сдвинул на затылок соломенный бриль, почесал свой медный чуб,
– Эге-эге, - произнес он, лишь бы сказать что-то. Помолчал, покряхтел и, будучи большим охотником сообщать всем неприятные новости, подошел к хозяйке, которая подавала вилами снопы с воза на стожок: - Ну, Сопия, такого тебе, должно, и не снилось!
– А что?
– Эе-е!
– прищурился Улас.
– Эе-е!
– Ну, говорите!..
– Эе-е! Останешься ты, должно, без Степана!
София так и обмякла вся, опустила вилы, и сноп упал вниз.
– Ну, говорите...
– пролепетала она.
– Не мучьте!
– Выпадает, должно, твоему мужу идти в солдаты.
– Ох!
– София обессиленно села на телегу.
Степан съехал на штанах со стожка и, подавляя волнение, воскликнул с деланным задором:
– Ну и пойдем! Ну и послужим советской власти! "Смело мы в бой пойдем за власть Советов!.."
После того как нагнал холода на Софию, Бескровный уже совершенно серьезно протянул Степану обложку какой-то книжки, в которой носил бумаги.
– Вот тут, должно, и твоя бумаженция... Ищи сам, потому как я темный...
Бумажка была от военкома. Вызывали Степана на завтра в уезд - на врачебную комиссию.
– Вот тебе на!
– раздосадовался Курило.
– Жатва идет, а они...
– Распишись вот туточки...
– подал Улас список и огрызок химического карандаша с никелированным наконечником.
– Ну, я, должно, пошел. Прощайте покамест.
– Многих вызывают, - сказал Степан погрустневшей жене.
– Вон и Ригора, и Безуглого...
– Так что же будет?
– от необычного волнения София стянула с головы косынку и стала обмахивать ею лицо.
– Да-а... Пустое!
– успокаивающе махнул рукою Степан.
– Как всех, так и меня... Ну, будут проверять... не выросло ли четыре руки... Какой уж из меня солдат! И раны, и контузия...
– А что, может, Польша опять воевать нас будет?
– Н-ну! Наложили им и в хвост и в гриву! Хотя буржуи рады бы нас в ложке воды утопить... А еще и басмачи, и на Дальнем Востоке...
– Последнее муж говорил уже не ей, просто рассуждал вслух.
Они молча принялись за работу и еще с полчаса укладывали стожок. Накрыв незавершенную часть старыми снопиками, пошли домой.
– Напеку тебе коржиков, - озабоченно
– Да зачем? Я, наверно, завтра же и вернусь.
– Ну, это ты не говори... Собираешься на день, а харчей бери на неделю.
За какой-нибудь час София упаковала съестное в вещевой мешок, который Степан привез с фронта.
– Вот теперь порядок, - она затянула мешок шнуром.
Поздно вечером забежал председатель сельсовета Полищук и наказал, чтобы Степан готовил на завтра подводу.
– А почему мою?
– забурчал Степан.
– А вот потому!..
– Ригор поднял вверх палец.
Степан крякнул, вздохнул, но смолчал. Потом будто без интереса спросил:
– А зачем это мы, калеки, понадобились? Иль у кого из нас ноги повырастали?
– Стало быть, есть надобность!
– безапелляционно ответил Ригор, хотя по всему было видно, что он и сам толком ничего не знает.
– Может, поужинаешь с нами?
– не очень уверенно предложил Степан, показав Софии ладонями расстояние с пол-аршина.
Женщина кивнула.
Неспешно, но решительно Полищук отказался.
– Надо идти.
Подошел к свету, проверил патроны в нагане.
– К четырем чтоб был!
– приказал Степану в дверях.
Семья поужинала молча.
Торопливо крестясь на образа, София повернула голову к Яринке.
– Поедешь с дядькой Степаном в город, за лошадьми присмотришь. Остановитесь у Шлеминой Сарры. Да гляди мне, не шатайся там, заблудишься.
– Ладно, - сказала девушка сердито, а саму ее распирало от радости и гордости.
Сразу же и улеглись спать.
София долго ворочалась с боку на бок, вздыхала. Дрожала от тревоги, от жалости к мужу. "Заберут, ой, заберут... Одного взяли... а теперь вот и другого!.."
Крепко жмурилась от сдерживаемого плача. И очень хотелось ей быть нежной с ним, чтобы в минуты тревоги скучал по ней, чтобы любил. И хотя сама не склонна была сейчас к ласкам, подвинулась вверх на подушке, приложила к его губам грудь.
– Ой, Степушка...
Он вяло, но послушно пошел ей навстречу.
– Мой медовый... Сладенький... Ой... ой...
Ее долго еще била нервная дрожь, Степану даже стало жаль жену.
Погладил мокрое от слез лицо Софии, поцеловал теплую шею.
– Спи. Все будет хорошо.
– Да скажи им еще, что сердце у тебя болит...
– шептала она.
Степан улыбнулся в темноту.
– Хорошо.
– Да, да... Спи...
– И крепко обняла его.
В сельсовет Степан опоздал, хотя и проснулся до восхода солнца. Накосил сена на леваде. Настелил на телегу, прикрыл двумя одеялами, рядом с собой усадил Яринку и, держась стройно, как всадник на коне, чмокнул и покатил к сельсовету.