Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история
Шрифт:
— Мада Ершанова. Из Ангамара.
Ну, не из Мордора — уже хорошо[3]. А вот то, что я еле успел прикусить язык перед тем как спросить, что это такое — уже плохо. Это примерно как москвич, который не знает, что такое Бутово или красноярец, не слышавший про Абакан.
— Вот и познакомились. Теперь давай, рассказывай, что тебя ко мне привело.
Я присел рядышком. Мада резко отодвинулась в сторону. Я вскочил. М-мать, да как с этой недотрогой себя вообще вести?
Вот именно — вести. Вести разговор, задавая больше
— Ну, я… этта… никого здесь не знаю… Все другое… Я… этта… из нашего города никогда не уезжала…
Так. Ангамар — город. Уже хорошо. Она из него не выезжала — замечательно. Значит, в гостях в «моем» поселке никогда не была…
— Только к нам в гости приезжала родня… Отовсюду…
М-мать. Ладно, как говорят в Чернобыле: «Не будем тянуть кота за рога».
— В моем районе у вас родня есть?
Мысленно скрестим пальцы на удачу…
— Есть…
Не сработало.
— Только не в Жабне. В Маротово.
— Никогда там не был. А кто там у тебя живет?
— Тетя Лика.
— Нет, не слышал, — абсолютно честно сказал я, мысленно вытирая холодный пот… отовсюду, где он выступил. По крайней мере прямо сейчас на меня не разоблачит.
— Так, а ко мне ты пришла… — поощрительно кивнул я.
— Ну… — губы Мады задрожали, — Я хотела… думала… хотела… как взрослая… Приехала в Афосин, поступать… а теперь…
— Стало страшно? — понял я. Домашний ребенок, никогда не отрывавшийся от маминой юбки, решила показать всем — и в первую очередь, себе — свою взрослость, но хрустальная мечта разбилась о чугунную задницу реальности. Нужна поддержка, а получить ее неоткуда: родных нет, друзей нет, знакомых — и тех нет. Осталось искать земляков. А таких только один. Да и тот… фальшивый…
Ладно, будем спасать человека.
— Не страшно… — Мада опустила глаза и нервно вцепилась в подол платья, — Просто… Непривычно. Много девчонок в одной комнате, к ним парни приходят, разговаривают… всякое…
— Пристают? — я почувствовал непонятное возмущение. Как будто это действительно моя землячка, к которой домогаются чужаки. Зарэжу!
— Нет… Просто…
— Хочешь, я приду и скажу, чтобы даже и не думали?
Альтруизм — наше всё. И еще я придумал, как можно использовать эту девочку… Нет, воображение, вовсе не так! И нет! И не… воображение, твою мать! Прекращай! Так, о чем это я думал?
— Нет! — испуганно вскрикнула она, — Они же подумают, что мы… этта…
— А мы скажем, что ты… Как твою маму зовут?
— Мада.
Я смотрю, фантазией вашу семью бог обделил…
— А папу?
— Ершан.
— Так ты — Мада Ершановна?
— Ну да.
— А я — Ершан… этта… Ершанович.
Твою мать, я ведь действительно Ершан Ершанович Ершанов. Не мне, получается, упрекать чью-то семью в отсутствии фантазии. Ну, либо мой «папа» был шутником а-ля отец Майера Майера[4].
— Значит,
Потому что на родную она, несмотря на отчество, все же не тянет. Мы несколько непохожи. А зачем мне такая родня? Да очень просто. По двум причинам.
Первая: это живой источник сведений о Талгане. Напрямую я, конечно, ее спрашивать не могу, но просто потихоньку вытягивать в разговоре нужную информацию — легко. Она пришла ко мне не столько за защитой, сколько в результате недостатка общения: разговоры других девчонок ей непонятны и неинтересны, а им, соответственно, не очень интересны ее рассказы о Талгане. Если, конечно, она не рассказывает о крокодилах, гуляющих по улицам или еще какой экзотике.
Вторая: это же железное подтверждение моей легенды! Любой, кому покажется, что я — не талганец, тут же выбросит эту вздорную мысль из головы: «Как же не талганец, вон, у него и сестра здесь учится!».
Я думал, это кошмар, а это — дар богов!
— Почему сестра?
— Потому что тогда я могу ходить в гости к тебе, ты ходить в гости ко мне — и никто не подумает про тебя ничего плохого. Поняла, сестренка?
— Д-да, — она несмело улыбнулась и попыталась сесть чуть поудобнее.
Зря.
Кроватная сетка тут же прогнулась и Мада, взвизгнув, провалилась, подняв вверху ноги и ловя задирающийся подол платья. Я бросился к ней…
— Таааак… — произнес от двери холодный, как просторы Антарктиды, голос.
Мы с новообретенной сестрой замерли. В несколько предосудительной позе: Мада полулежа на койке, и я над ней, как орел-стервятник над жертвой.
— Что. Это. За. Разврат? — в раскрытой двери стояла Ланита, сверкая глазами так, что куда там волку-оборотню.
— Что значит — разврат?! — выпрямился я с видом оскорбленной невинности.
— Вы! Среди бела дня! На кровати!!! — начала шипеть самозваная блюстительница нравственности.
— С родной сестрой, — вставил я.
— С родной се… — Нитка машинально продолжила и осеклась, — Что?
— Это — моя сестра. Пришла ко мне в гости. Это запрещено?
— Откуда у тебя здесь сестра?
— Приехала поступать вместе со мной.
— А почему я ее на экзаменах не видела?
— Я с другого факультета, — пискнула Мада из-за моей спины, одергивая платье.
— А почему…? — похоже, Ланите некоторый беспорядок в одежде «сестры» тоже показался подозрительным. Хотя и возник он совершенно случайно.
— Тебе паспорта показать?
— Ладно. Я проверю, — холодно ответила Ланита и захлопнула дверь.
— Уф, — я сел на кровать и в этот раз Мада не стала отодвигаться, видимо, уже начав относиться ко мне как к брату, — Пронесло.
— А почему ты сказал — родная сестра? Ты же говорил: двоюродная?
— А двоюродная сестра мне что, уже не родная, что ли?