Зюзя
Шрифт:
Сидевшие вдоль стен запереглядывались, некоторые даже принялись негромко обсуждать эту новость. Максим Иванович взял со стола карандаш, повертел его в руках, что-то обдумывая.
— Допустим. Только не пойму я, как отряд численностью в восемнадцать человек планировал захват, даже с такой огневой поддержкой?
— Они и не планировали. Дань взять хотели. Это в той деревне и людей было с гулькин нос, и трусливые они оказались. Как пушку увидали — всё! Лапки к верху и бери их тёпленькими. А у вас пошуметь хотели, пальнуть из артиллерии пару раз для острастки, и оброк назначить. Потому и вагон товарный пустой с собой взяли; чтобы было,
Вдруг сбоку раздался чей-то голос:
— И не совестно тебе, старый хрен, таким ублюдкам служить?!
Старик после этих слов съёжился, заплакал.
— Тебе хорошо тут судить, а вот мне как?! Дочка у меня, младшенькая… старшенькая то сгинула давно… за одним из этих… по бабьей любви увязалась, так туда и попала. Он ей двух детишек настругал, бьёт по пьяному делу… Она, дурёха, ни в какую! Люблю — говорит, больше жизни! А кормить их кто станет?!! — его голос перешёл в дребезжащий крик. — Они там допьяна напьются — а ты, дед, внучат и покорми, и одёжку раздобудь. И им на опохмёл, хоть в муку перетрись, а дай! Уйду я — и что? Подыхать им там?!!
— Твоего зятя сегодня не уработали, случаем?
— Нет. Дома остался, падла такая… Сынки, а заберите нас к себе? Без него, урода этого? Я за вас век Бога молить буду. Что вам стоит? А я отработаю — паровоз починим и куда хотите отвезу, лишь бы уголь был. Я же всю жизнь, с шестнадцати лет в машинистах, ещё на паровозах до мора начинал. Все дороги наизусть знаю, до тонкостей. Потому профессия сейчас моя очень нужная… Мне не много осталось, так хоть знать буду, что внуки среди людей обретаются, а не со швалью вместе…
— И как ты предлагаешь это сделать?
— Просто. Там мужиков человек двадцать пять осталось, это если никто не забухал капитально. Подъедете и свои порядки по-вашему, военному наведёте. Заодно и рабов освободите, они вам тоже руки целовать за спасение станут.
— Каких рабов?!
— Так, это… Пригнали неделю назад с севера восемь баб, пять деток и троих мужиков. Теперь ждут, когда товару наберётся для поездки на рынок — тогда и их там продадут.
— Кому продадут?..
— Тому, кто заплатит больше. Коль повезёт — донецкие или ростовские с кубанскими выкупят, коль не повезёт — на Ставрополье поедут, к джигитам.
Коробов выглядел ошарашенным.
— Василий Васильевич, а ты, часом, не врёшь? Какая работорговля в наши дни? Двадцать первый век на дворе.
Дед явно обиделся на такие слова.
— Годы мои не те — людям в уши ссать. Щас вся жизнь там, на юге, за Харьковом. Людей хоть и много понабежало, а не хватает рабочих рук. Я же говорю — если к абрекам этим, прости господи, что как саранча там расползлись, не попадут, то не страшно. В кабалу угодят, конечно, но там и отработать реально, говорят… Мир то оживает, сынки… Донецкие вон, уголь вовсю добывают, электростанцию, что под Луганском, запустили, сейчас станки скупают с железом всяким. Кубань с Ростовом — это пшеничка, птичники громадные, рыбка из моря всякая; от кавказцев бензин идёт, недавно даже дизель гнать стали. Трактора запускают, сам видел!
Собравшиеся слушали как заворожённые, да и я, признаться, тоже рот раскрыл от удивления. Звучало сказкой, не верилось мне и… и так хотелось верить! Между тем дед продолжал:
— Эти уроды, которых возить приходится, за счёт южан и живут. По городам с посёлками рыщут, станки, запчасти и всякий инструмент собирают — потом продают за уголь, харчи и наркоту.
— Погоди,
— Нет теперь ни России, ни Украины, — дед рассмеялся. — Удельные огрызки со своими царьками, вроде как дерьмократами. Со дня на день друг другу в глотки вцепятся. Тесно им становится, Наполеончикам.
— Подробнее, пожалуйста.
— Дык, нет у меня подробностей. Я дальше Харькова не езжу, да и там от паровоза не отхожу. Так, сплетни со слухами с рынка собираю и от верных людей новости иногда узнаю. Что знал про политику — сказал, а больше не пытайте, не ведаю.
Мне в голову пришла неожиданная мысль проверить старичка. Я подошёл к полковнику и так, чтобы никто не слышал, произнёс ему на ухо: «Покормите его чем-нибудь с мясом». Коробов удивился такой заботе с моей стороны о пенсионере, однако спорить не стал, согласно кивнул и, судя по блеснувшим в его глазах задорным огонькам, воспринял моё предложение даже с энтузиазмом.
Через несколько минут принесли жиденькую кашу с подливой и несколькими разваренными кусочками мяса. Машинист с благодарностью принял тарелку и начал мелко, по-старчески, кушать, тщательно пережёвывая пищу и облизывая ложку. Нет… Значит, не отсюда ноги у говорящих с волками растут. Не их человек.
Подождав, пока дед насытится, полковник продолжил допрос:
— Какое отношение эта банда имеет к волчьим стаям?
— Да почти никакого, — Василий Васильевич, казалось, даже удивился. — То сектантов твари, веганами они себя называют. Мяса не жрут, с любой скотинкой носятся ровно с младенцем грудным, верят в пришествие Царь-Волка. Мол, тогда они станут рядом и будут первыми среди людей при нём обретаться. Психи без санитаров, в общем. Хотя и вреда от них нет особого, а старший ихний так вообще… Святоша святошей, мордочка постненькая, крысиная — а за каждое найденное его тварями поселение гребёт или треть от добычи, или не менее пяти деток забирает. В веру свою дурацкую обращать. Он среди всех там самый нормальный — бизнес, вон, выдумал. Твари рыскают, людей находят, а он места указывает бандитам и купоны стрижёт! Этот хрен и ваше поселение, наверное, указал — я его перед отъездом видал; приходил, с главным балакал.
— Пусть так… А с тварями как дело обстоит?
Машинист подумал, почесал в затылке жиденькие седые волосики, и только тогда ответил:
— Нет их почти… Кого отравой не уморили — люди повыбили. Кто уцелел — живут себе в лесах, к нам не суются. Им же, когда колонны с беженцами шли, тоже досталось знатно. Оно ведь как вышло? Народец на юг драпанул — стаи за ним пошли. А как Курск миновали, так их там и встретили. С вертолётов травили. Правда, особо не разбирались, в кого яд тот попадает… Такое творилось, не дай Бог… по сию пору колонны ржавых машин с костями человеческими там по федералкам стоят. Резня, говорят, жуткая была с мором вперемешку.
Я призадумался — где старикан врёт? Ну не может быть абсолютно весь рассказ правдой, не умеют так люди — не лгать. Сам такой. Могу и надуть при необходимости. Между тем со стороны стульев раздался ещё вопрос:
— Где ты паровоз достал, дедушка? Он же древний, как… — договорить голос не успел, потонув в громком мужском смехе над старой шуткой. Я посмотрел на этих сильных, полных жизни людей и подумал: «Странно мы всё-таки устроены. У них сегодня утром три товарища погибли, а они уже смеются. Что поделать, жизнь берёт своё…».