...Это не сон! (сборник)
Шрифт:
Хемнолини поняла, в кого метил Джогендро, но ничего не ответила. Она приготовила три чашки чаю и поставила их перед отцом, Окхоем и Джогендро.
– А ты разве не будешь пить чай? – спросил Джогендро. Хемнолини почувствовала, что сейчас ей придется выслушать грубость, но все же со спокойной решимостью ответила:
– Нет, я теперь не пью чай.
– Да тут, я вижу, начал процветать аскетизм! Вероятно, в чайных листьях недостаточно духовной силы, ведь этим обладает лишь миробалан [88] . Что за несчастье! Хем, прекрати все это. Если одной чашкой чаю ты нарушишь свое воздержание, ничего не произойдет!
88
Миробалан – плод крупного дерева из семейства молочайных, растущего в Индии. Миробаланы очень богаты таннидами (дубильными веществами).
С этими словами Джогендро встал, сам налил еще одну чашку и поставил ее перед Хемнолини. Не прикоснувшись к ней, девушка сказала:
– Почему ты ничего не ешь, отец?
У Онноды-бабу дрожали руки и голос, когда он ответил:
– Правду сказать, дорогая, за этим столом мне сегодня кусок в горло не идет. Долго я старался сносить выходки Джогена. Потому что знаю, что здоровье у меня плохое и стоит мне только начать, я наговорю бог знает что, а потом буду жалеть об этом.
– Не сердись, пожалуйста, отец, – сказала Хемнолини, подойдя к его креслу. – Дада хочет угостить меня чаем, ну и пусть, меня это ничуть не огорчает. А тебе, отец, надо что-нибудь съесть. Я знаю, ты всегда плохо себя чувствуешь, если пьешь чай на пустой желудок. – И Хемнолини пододвинула отцу блюдо. Оннода-бабу неохотно принялся за еду.
Вернувшись на свое место, Хемнолини собралась уже выпить налитый Джогендро чай, как вдруг Окхой поспешно вскочил:
– Простите, пожалуйста, можно мне взять эту чашку? Я уже выпил свою.
Джогендро подошел к Хемнолини и, взяв у нее чашку, обратился к Онноде-бабу:
– Я нехорошо поступил, прости меня, отец.
Оннода-бабу ничего не ответил, только из глаз его закапали слезы.
Джогендро и Окхой тихо вышли из комнаты. Оннода-бабу, допив чай, встал и, опираясь на руку Хемнолини, неверными шагами поднялся наверх.
Ночью Онноде-бабу стало плохо. Врач, которого вызвали, сказал, что у старика не в порядке печень, болезнь еще не запущена и год или хотя бы полгода, проведенные на западе, и хороший климат полностью восстановят его здоровье.
Когда боли утихли и врач ушел, Оннода-бабу сказал:
– Хем, дорогая, поедем ненадолго в Бенарес.
Такая же мысль возникла и у Хемнолини. Стоило только уехать Нолинакхо, как девушка почувствовала, что рвение, с которым она раньше выполняла все ритуалы, значительно ослабло. Одно присутствие Нолинакхо, казалось, придавало ей твердость в совершении ежедневных обрядов. Само лицо Нолинакхо светилось непреклонной верой и невозмутимым спокойствием, и это всегда воодушевляло Хемнолини. В отсутствие же Нолинакхо энтузиазм девушки сменился какой-то вялостью. Поэтому она старалась с еще большей настойчивостью следовать его указаниям и выполняла их особенно тщательно. Но от этого вместе с усталостью ее охватывало такое отчаяние, что она не могла сдержать слез. За чайным столом Хемнолини старалась быть гостеприимной, но на сердце ее лежала какая-то тяжесть. С удвоенной силой овладели ею мучительные воспоминания о прошлом, и снова ее бесприютная и одинокая душа готова была метаться и мучительно стонать. Поэтому, когда Оннода-бабу предложил поехать в Бенарес, Хемнолини поспешила ответить:
– Это было бы очень хорошо, отец.
На следующий день, заметив какие-то
– Мы уезжаем на запад, – ответил Оннода.
– Куда именно?
– Сначала попутешествуем, а там поселимся, где понравится.
Сказать Джогендро прямо, что они собираются в Бенарес, он не решился.
– Жаль, что не могу поехать с вами, – заметил Джогендро. – Я подал заявление на место главного учителя и жду ответа.
Глава 45
Ранним утром Ромеш возвратился из Аллахабада в Газипур. Путников на дороге попадалось мало. Придорожные деревья замерли, будто окоченев от зимнего холода в своем легком лиственном наряде. Над пригородами, как неподвижно сидящий лебедь, застыла белоснежная пелена непроницаемого тумана. Все время, пока Ромеш ехал по этой безлюдной дороге, плотно завернувшись в теплое пальто, сердце его учащенно билось.
Остановив экипаж около бунгало, он соскочил на землю. Он думал, что Комола слышала шум подъехавшего экипажа и, наверно, уже вышла на веранду. В Аллахабаде Ромеш купил дорогое ожерелье, которое хотел сам надеть на шею Комоле, и сейчас достал футляр из кармана пальто.
Но, подойдя к дому, он увидел, что Бишон безмятежно спит на террасе, а двери дома заперты. Ромеш нахмурился и невольно остановился.
– Бишон! – позвал он довольно громко, в надежде, что разбудит кое-кого и внутри дома. Ромеша задело, что ему приходилось ждать пробуждения так долго, ведь сам он почти всю ночь не мог уснуть.
Однако Бишон не проснулся.
Ромеш окликнул Бишона второй, затем третий раз, но, видя, что это бесполезно, растолкал его.
– Госпожа дома? – спросил Ромеш слугу, который, ничего не понимая, тупо смотрел на него.
Наконец Бишон очнулся.
– Да, да, госпожа в доме, – сказал он, засыпая.
Ромеш толкнул дверь, вошел, обыскал все комнаты – никого!
– Комола! – громко позвал он. Никакого ответа. Он осмотрел весь сад, дошел до дерева ним, побывал в кухне, в комнатах слуг и в конюшне, но Комолы нигде не нашел.
Взошло солнце, загалдели вороны; показались женщины с кувшинами на голове; они группами шли за водой к каменному бассейну около бунгало. С противоположной стороны дороги донеслось разноголосое пение женщин, растиравших зерно во дворах своих хижин.
Ромеш вернулся в бунгало и увидел, что Бишон по-прежнему спит глубоким сном. Тогда он принялся трясти его изо всех сил. Тут только он почувствовал, что от слуги пахнет пальмовым вином.
От непрестанных яростных толчков Бишон наконец кое-как пришел в себя и с трудом поднялся.
– Где госпожа? – повторил свой вопрос Ромеш.
– Госпожа в доме, – пробормотал Бишон.
– Про какой дом ты говоришь?
– Про этот, она вчера сюда пришла.
– А потом куда-нибудь уходила?
Разинув рот, Бишон ошеломленно смотрел на Ромеша.
В это время явился Умеш с покрасневшими глазами, – в новом дхоти и в развевающемся чадоре. Ромеш обратился к нему:
– Где мать, Умеш?
– Она здесь со вчерашнего вечера, – был ответ.
– А ты где был?
– Вчера вечером мать отослала меня в дом Шидху-бабу, на праздник.
В это время извозчик напомнил Ромешу, что он еще не расплатился.
Тогда на этом же экипаже Ромеш тотчас отправился в дом дяди. Войдя, он заметил, что в доме страшный переполох. Ромеш подумал, не заболела ли Комола. Но затем узнал, что вчера вечером Уми неожиданно стала громко плакать, личико ее посинело, ручки и ножки похолодели, и это всех страшно перепугало. Дом был поднят на ноги, всю ночь никто не ложился спать.